С моим Серёгой мы шагаем по Петровке,

По самой бровке, по самой бровке.

Жуём мороженое мы без остановки,

В тайге мороженого нам не подадут.

Ю.Визбор

Весна 2006 года, воскресенье, Москва. Вот уже полгода, как я живу и работаю в столице. Уже, вроде, привык к статусу гражданского лица офицера-отставника. Правда периодически жена говорит, что видны мои внутренние страдания по отобранным коню и шашке. Раздаётся звонок домашнего телефона:

— Феликсович, привет!

— Привет, Борисыч! Ты где, на Большой?!

— Не-а! Я в посёлке.

(Сквозь провода вижу его хитрую и довольную улыбку)

— А как удалось дозвониться, неужели телефонистку на «О…..» (коммутатор 12 главка) уговорил?

— У меня теперь прямой московский номер в кабинете стоит. СКЦ (ситуационно-кризисный центр) Минатома установил!

— Понятно! Везет тебе, Борисыч!

— Слушай, Феликсович, а почему ты дома? Почему не в Третьяковке, не на Красной площади, не в Большом? Вот какой смысл был в твоём отъезде в Москву, если ты её и не видишь? Сидели бы сейчас у меня, как в старые добрые времена…

— Знаешь, Борисыч, у тебя, конечно, хорошо! Но сидя здесь, я имею потенциальную возможность в любой момент оказаться во всех тех местах, которые ты перечислил. Поэтому, давай лучше ты к нам!

— Ну да. А потом рванём в Австралию кроликов и кенгуру разводить!

— Рванём!

Через пару-тройку месяцев от этого разговора Сергею Борисовичу Ботвинкину, моему другу исполнится 50 лет. Впереди громадьё планов и задач…

Я уже и не вспомню, при каких обстоятельствах мы познакомились с Серёжей. Сначала это было соседское приятельство, завязанное на общих знакомых,  близости проживания друг к другу и понимании дела, которым каждый из нас занимался.

После окончания Рижского института инженеров гражданской авиации, Сергей призвался в Вооруженные силы и попал служить в часть ядерно-технического обеспечения ВВС ВМФ в город Быхов. После развала Союза и вывода из суверенной Белоруссии ядерного оружия в начале 90-х, большая группа офицеров и прапорщиков были переведены служить на Новую Землю в часть, которая в простонародье называлась «вторая площадка». В этой части служил и мой училищный однокашник и многие выпускники моего училища, с которыми мы были знакомы и приятельствовали. Все они жили в 3 и 4 подъезде Фомина 6, а я жил в первом Фомина 4. Мы периодически встречались возле наших домов на разных субботниках и расчистках снега. После завершения хозяйственных работ частенько переходили к неформальному общению у кого-нибудь дома, а если погода позволяла, то и прямо на скамейке крыльца. Вот тогда мы и познакомились. Чем больше общались, тем больше находилось точек соприкосновения, общности во взглядах на жизнь, в отношении к происходящему вокруг нас. Сергей всегда был супер позитивным. У него не было нерешаемых задач и катастрофических проблем. Вместе с женой Ниной Ивановной воспитывали троих детей. Нина Ивановна работала дерматологом в нашей поликлинике.

В средине 90-х было принято решение о сокращении и расформировании войсковой части, в которой служил Сергей. Некоторые военнослужащие этой части были переведены к нам в НИЧ. По логике, учитывая все знания и умения, которыми обладал Сергей, он тоже должен был оказаться у нас. Но я не могу вспомнить почему этого не произошло. То ли чья-то недобрая воля была тому причиной, то ли, наоборот, Серёжино собственное желание. В итоге, он стал начальником службы горюче-смазочных материалов тыла полигона. Разговаривая тогда с ним, я спрашивал: «Борисыч, где ты и где ГСМ? Что ты об этом знаешь?» А он отвечал, что «нет таких крепостей, которых бы большевики не могли взять». И это воистину так! Я впоследствии, в отношении Сергея, в этом не единожды убеждался. В тот раз он быстро разобрался во всех хитросплетениях данной службы и очень достойно её исполнял. Отличительной Серёжиной чертой было то, что он во все вопросы вникал с головой. Он «щупал руками» все, что находилось в его заведовании или подчинении и разбирался в этом, если не до последних нюансов, то до основополагающих принципов функционирования точно. В этот период мы несколько раз пересекались с ним и по служебным вопросам. Я, как начальник лаборатории, периодически принимал участие в составе комиссии в получении спирта со склада тыла для технического обслуживания техники. А Сергей на складе, так же периодически, контролировал его выдачу подчиненным кладовщиком. Плотность спирта меньше плотности воды, поэтому килограмм спирта по объему больше литра воды. Этим свойством более опытные кладовщики пользовались для того, чтобы создать себе заначку, при выдаче менее опытным получателям. С объяснениями, что весы испортились (были забраны на метрологическую поверку и т.д.), предлагалось заявку на получение в килограммах, исполнить литрами.

Летом 1999 года я уехал служить в Питер. В какую-то из зим Серёжа со своей дочерью Олей заехали к нам в гости в Кронштадт. Помню, что они были с гитарой. По-моему, Оля начинала учиться играть на ней. И, по-моему, именно тогда, Сергей сказал, что ему поступило предложение поехать командовать Испытательной станцией в поселок Северный. Я и не предполагал, что в будущем судьба нас снова сведет, и очень тесно сведет, на берегу Маточкиного Шара.

В июле 2001 года я вернулся на полигон в должности заместителя начальника полигона, а уже в августе был в Северном, вместе с экспедициями РФЯЦ-ВНИИЭФ, НИИИТ и НИЧ для подготовки и проведения очередной серии неядерно-взрывных экспериментов. Тут мы с Борисычем встретились, обнялись и порадовались, что дальше будем работать вместе.

Перед личным составом Испытательной станции (в/ч 90214) в целом и перед её командиром в первую очередь, стояла очень ответственная задача – обеспечить круглогодичное функционирование и живучесть всей инженерной инфраструктуры поселка, а в период подготовки и проведения экспериментов обеспечить всеми видами довольствия и обеспечения экспедиции, прибывающие для их проведения. Зона ответственности и состав подчинённых сил у Сергея представляли из себя весь остальной полигон (Белушка и Рогачево) в миниатюре. Просто перечислю состав этих сил: котельная, дизельная электростанция, автопарк, питьевое озеро с водоводом, все трубопроводы и кабельные линии, плавпричал, вертолетная площадка, узел связи с шифрорганом, столовая личного состава, медицинский пункт, казарма и жилой дом, склады продовольствия, вещевого имущества и ГСМ. Достаточно большое и хлопотное хозяйство и, что самое главное, полностью автономное, отстоящее от центральных поселков на двести с лишним километров, добраться до которого можно только по морю или по воздуху. (Объективности ради надо сказать, что однажды был предпринят и благополучно совершен переход на ГТТ из Северного в Белушку.) В подчинении у Сергея было 7 — 9 офицеров, 10-15 мичманов (прапорщиков, контрактников) и сотня бойцов по призыву.

В повседневной жизни Сергей очень редко показывался в своем кабинете. Он всегда был в движении. В течение дня, от развода личного состава на плацу, до вечерней поверки, он по нескольку раз бывал на всех объектах части. Расскажу несколько историй, свидетелем и участником которых я был сам, которые лучше и больше всего характеризуют человеческую сущность Борисыча, или, как его многие нежно называли — Ботика.

Часовня

В середине 90-х прошлого века в Белушье Губе был восстановлен приход Русской Православной Церкви. Настоятелем прихода стал отец Иннокентий, который служил на Новой Земле порядка десяти лет. Возле 5-й гостиницы был заложен мемориальный камень под будущий храм, а молельный дом был организован на первом этаже той же гостинице на месте, некогда очень популярного, видеосалона «Вечерние грезы». Через несколько лет после этого события, из Архангельской епархии прислали в подарок сруб небольшой часовни. Эта часовня была настолько небольшой, что решили её не собирать. Еще пару-тройку лет она пролежала в бывшем НИЧевском ПЛАУЭНе. В какой-то момент Борисыч узнал о ней и предпринял все усилия, чтобы эту часовню перевезли в поселок Северный. К этому моменту часть брёвен этого сруба была повреждена. Держателем кругляка и пиломатериалов в посёлке была горнопроходческая организация «Экспедиция № 2», с руководством и работниками которой у Сергея были прекраснейшие отношения. Все зимовки они проходили вместе и помогали друг другу кто, чем мог. Так случилось и на этот раз. Сергей обратился за помощью к Анатолию Андреевичу Герасимову, директору горняков, и он не отказал. Помог и материалами, и людьми. Так совместными усилиями на склоне горы Рыжухи между причалом и жилой частью поселка была расчищена площадка и сложена часовня. Пришедшие в негодность элементы сруба были заменены, была сделана внутренняя отделка. Сама по себе часовенка небольшая, метров 6-7 квадратных, но получилась очень уютной. Встал вопрос о её освящении. С ним я и обратился к отцу Иннокентию. Мы с ним долго проговорили на эту тему и решили освятить в честь Серафима Саровского, ведь одной из экспедиций, постоянно приезжающей на работы в Северный, была экспедиция РФЯЦ-ВНИИЭФ из Сарова. Тут же и родилась идея связаться со священнослужителями из Саровского монастыря. С помощью моих друзей теоретиков и испытателей мы организовали поездку отца Иннокентия в Саров. Оттуда он вернулся с Благословением на освящение и многими подарками для убранства часовни. Зимой, по-моему, 2013 года отец Иннокентий слетал в Северный, вместе с местными жителями оснастил часовню всем необходимым убранством и освятил её. На тот момент, я думаю, это было самое северное культовое сооружение. Тогда же, уже в этой часовне, приняли Таинство Крещения все желающие из числа местных жителей.

Теоретики- бомбоделы сделали и еще одно богоугодное дело для Новой Земли. В средине лихих 90-х, когда всем приходилось искать пути для обеспечения нормального уровня жизни для своих семей, группа математиков и физиков из Сарова, вначале для тренировки мозга, разработали программу расчета колоколов с заданными параметрами для звонниц храмов. И у них это получилось так хорошо, что эта затея приобрела коммерческое продолжение. Уж не знаю сколько комплектов было отлито всего, но один комплект был сделан для подарка Саровскому монастырю от РФЯЦ-ВНИИЭФ в ознаменование 100-летия канонизации Серафима Саровского в 2003 году. Но акт дарения не состоялся из-за того, что точно такой же подарок был приготовлен от президента России. И готовая звонница осталась лежать на складах. В летний период работ в нашем с Борисычем общении с «предводителем» теоретиков доктором Андреем Сушко эта информация всплыла. А в это же время полным ходом шло строительство храма в Белушке и через год наступало 50-летие полигона. Вот тут Андрей и высказал мысль о том, что если правильно все преподнести руководству Федерального центра, то эту звонницу можно будет подарить полигону на юбилей. Мы с Андреем и Борисычем сочинили соответствующий текст, который потом подписал Юрий Иванович Соколов – начальник полигона, и отправили его директору РФЯЦ-ВНИИЭФ. Результатом этих действий явилось то, что через год на полигон прибыл подарок – звонница на наш храм. После первого звона отец Иннокентий сказал, что звон нашего храма стоит в одно ряду со звонами самых известных и больших храмов.

Часовня на фоне пика Седова

Хлеб-Соль

Совсем нечего есть (оригинальное название фото от Борисыча)

Борисыч – собаковод (оригинальное название фото от Борисыча)

Советник президента.

В июле 2003 года серию испытаний текущего года открыла экспедиция РФЯЦ-ВНИИТФ из Снежинска. На первоначальный этап работ вместе с основным составом прилетел директор института Георгий Николаевич Рыкованов. Будучи теоретиком, Георгий Николаевич участвовал в большом количестве испытаний на Новой Земле. Но в новейшей истории, при проведении неядерно взрывных экспериментов лично не присутствовал. Поэтому он решил своими глазами увидеть, как это происходит. При этом, гак говорится, чтобы два раза не вставать, Георгий Николаевич (а может кто-то и повыше) решил познакомить с эти процессом советника Президента РФ по военно-технической политике Александра Германовича Бурутина. Встретил высоких гостей начальник полигона Юрий Иванович Соколов, произвел доклад и организовал показ объектов Белушьей Губы и Рогачево, сопроводил до п. Северного и там оставил их на наше с Сергеем Борисовичем попечение. Мы на месте так же организовали всяческие доклады и показы, с выездами и вылетами на разнообразные объекты. Визит прошел на высоком уровне и все остались весьма довольны друг другом. Я хочу рассказать об одном эпизоде, который потом имел весьма забавное продолжение.

На период визита Александра Германовича в п. Северный пришлось последнее воскресенье июля, а этот день, как всем известно – день ВМФ. Вот мы и решили с Борисычем сводить в этот день советника Президента на экскурсию на смст «Двина», который в это время стоял под разгрузкой в Северном. На борту нас встретил командир корабля Дима Доронкин, провел по всему кораблю, рассказал-показал-ответил на вопросы и в завершение визита пригласил в свою командирскую каюту на обед. За обедом были подняты тосты за военно-морской флот в целом, за его представителей на данном корабле во главе с командиром, за продолжателей славных флотских традиций на берегах Маточкиного Шара, Белушьей губы и залива Рогачева, за тех, кто в море… В какой-то момент нашего дружеского обеда Александр Германович встал и предложил выпить за человека, который отдает все свои силы служению не только флоту, но и нашему государству в целом – за Президента! Признаюсь, данный тост для нас был неожиданным, но мы бодро встали, и  с глубоким уважением выпили. Позже мы с Борисычем обсудили этот момент и пришли к выводу, что в будущем не стоит пренебрегать эти тостом, ибо, чем крепче наш Президент, тем крепче наш флот и мы, соответственно.

Но праздник закончился, и потекли напряженные суровые испытательные будни. Яркие впечатления от встречи с новыми людьми стерлись и потускнели. Экспедицию Снежинска сменила экспедиция Сарова, цикл работы которой уже подходил к концу. Ко дню проведения испытания, «на кнопку», как принято говорить у испытателей, прилетел Юрий Иванович Соколов. Он присутствовал в командном пункте руководства во время всего цикла проведения эксперимента. Эксперимент прошел на пять баллов, председатель Госкомиссии Виктор Алексеевич Бушин пригласил командира на вечерний банкет в ознаменование успешного завершения испытательного сезона и в оставшееся до банкета время генерал, в нашем с Борисычем сопровождении, отправился по объектам испытательной станции. На этом маршруте от былого командирского благодушия не осталось и следа. Каждый военный знает, что недостатков в содержании заведований командира любого ранга можно найти огромное количество. Особенно в отдаленном от цивилизации гарнизоне и при очень редких визитах старших начальников. Короче, драл он нас Борисичем, как сидоровых коз. Серёжу, как командира части, а меня, как его непосредственного начальника. Мне было предложено надеть сапоги и портупею, чтобы стать больше военным, Борисычу тоже что-то такое же обидное. Могу сказать, что не со всеми претензиями генерала мы были согласны, поэтому расстроились и обозлились весьма серьезно. Настолько серьезно, что поначалу даже хотели проигнорировать вечерний раут, на который мы тоже были приглашены. Но наши друзья-саровцы в этой ситуации были совершенно не при чем и требования политеса не допускали нашего отсутствия на этом мероприятии. За столом пошли, обычные в подобной ситуации, тосты за ядерный щит, за испытателей, за всех причастных к исполнению поставленных задач etc. И тут встаёт Серёжа и начинает произносить панегирик в адрес человека, который не досыпает, кладет все свои силы на поддержание испытательной станции, в частности, и полигона, в целом, в постоянной боевой готовности. Говорит долго, витиевато и красиво. Взоры друзей-саровцев обращаются на Юрия Ивановича, Юрий Иванович начинает смущаться, и вытягиваться в струнку, я думаю о том, что Борисыч таким тостом решил сгладить ранее высказанные претензии и замечания, и это меня очень сильно обескураживает и удручает. Наступает кульминация тоста, Борисыч косит на меня хитрым взглядом и резюмирует: «Так выпьем же за Президента Российской Федерации!». Немой паузе, последовавшей за этим, позавидовал бы сам Николай Васильевич! Затем загремели стулья и зазвенели стаканы. Я в очередной раз понял, что Борисыч – это БОРИСЫЧ!!!

Поселок Северный со стороны Рыжухи (2003 г.)

Поселок Северный со стороны Рыжухи (2003 г.)

В тундре (2003 г.) (Ботвинкин С.Б., Бурутин А.Г., Журавлев А.Ф.)

После тоста за Президента (2003 г.)  (Филин В.А., Кулунчаков В.М., Ботвинкин С.Б., Мокшенков В.Ф.,Прудов Н.В., Журавлев А.Ф., Соколов Ю.И., Шилыганов Е.А.)

Аппендицит

Середина сентября 2003-2004 года (не помню уж точно). Стандартная штатная ситуация. Идут подготовительные работы на штольне, заканчивается подготовка к зиме. У причала стоит «Яуза», доставившая груз экспедиций и что-то для нужд посёлка. У одного из матросов команды случается приступ аппендицита. Корабельный доктор, произведя осмотр, делает вывод, что необходимо оперировать. В медпункте гарнизона «на хозяйстве», прибывший летом этого года выпускник военмеда старший лейтенант Юра Горшков. По штату в данном медпункте два доктора – начальник и ординатор. Начальник, введя в курс дела нового сотрудника, убыл в отпуск. Во все предыдущие времена на время проведения испытаний медпункт Северного усиливался специалистами госпиталя, чаще всего хирургами. Но времена были уже не те, да и базовый госпиталь в Белушке имел потребность в усилении кадрами с Большой Земли. Поэтому два доктора, не хирурги по специальности, (корабельный и гарнизонный) проведя консилиум, докладывают о состоянии больного в госпиталь Белушки и получают информацию о планирующемся санрейсе вертолета. Погода в районе поселка тоже достаточно стандартная для этого времени года – сплошная низкая облачность, с нижним краем +/- 50 метров.

Здесь надо сделать небольшое отступление. После потери вертолета в 1999 году и прекращения функционирования вертолетных площадок на Паньковой Земле и Чиракино, а также после перебазирования вертолетной эскадрильи на аэродром Громово под Питером, вертолетное авиационное обеспечение осуществлялось вахтовым методом, при обязательном нахождении в воздухе на все время полетов вертолетов самолета-ретранслятора Ан-26. Оценку фактической метеообстановки и разрешение на полеты выдавали в каком-то большом штабе (уж забыл чего) в Санкт-Петербурге. Чтобы поднять самолет, надо было иметь запасные аэродромы на материке. Ну, вы меня понимаете, сколько разного рода бюрократических действий нужно было произвести, чтобы совершить незапланированный вылет.

Короче, диагноз был поставлен в первой половине дня, санрейс заказан, больной матрос перебазирован в медпункт, повседневная жизнь потекла своим обычным руслом. Некоторое возмущение в это течение вносили разглядывание неба и горизонта и периодические доклады в госпиталь о состоянии больного. А больной, вот незадача то, почему то не хотел спокойно дожидаться эвакуации в госпиталь. С каждым часом ему становилось все хуже и хуже. А погоды всё не было и не было. Мы уже стали понимать, что никто на ночь глядя вертолет не отправит. В какой-то момент, уже ближе к вечеру, Борисыч позвал меня в медпункт (я же на период испытаний был в поселке старшим военным начальником), чтобы я лично выслушал местного молодого доктора Юру. А доктор сказал, что по всем признакам у бойца начинается перитонит и до следующего утра он может не дожить. В помещении ординаторской медпункта повис огромный, тяжелый и гнетущий вопрос – что делать?

Два слова о самом медпункте. Это деревянное сборно-щитовое здание было моим ровесником. Построили его в 1963 году. Когда-то оно было неплохо оборудовано, имело помещение стационара коек на 10, рентгенографический, стоматологический кабинеты, какую-никакую операционную и т.д. Я хорошо это помню, потому что году в 87-88 частенько заглядывал туда к своему другу Сереже Донченко, хирургу от Бога на работе и восхитительному тенору во внеслужебное время на чашку чая и арию мистера Икс. К описываемому времени, всё постепенно пришло в упадок. Было чистенько, но убого. Даже само здание покосилось и полы в нем были далеки от горизонтального положения.

Так вот, вопрос висел, мы пытались проговорить возможные пути его решения. Оперировать на месте было не кем, и не было всех необходимых медикаментов, в первую очередь анестезии. В ходе разговора с Юрой Горшковым вдруг выяснилось, что он, несмотря на то, что по специальности был терапевтом, хирургией интересовался и факультативно посещал занятия и принимал участие (в каком-то качестве) в операциях, имея желание в перспективе переквалифицироваться. Время шло, а состояние бойца лавинообразно ухудшалось. Мы уже точно понимали, что сегодня вертолет не прилетит, и не было никакой уверенности, что он прилетит завтра. И вот тогда на каком-то тонком уровне у нас Борисычем возникла одна и та же мысль. Мы глянули друг на друга и практически одновременно задали вопрос: «Юра, а может ты попробуешь прооперировать?» Уже сейчас я понимаю перед каким тяжелым выбором мы его поставили. Юра глубоко задумался. Повисла гнетущая тишина. «Втихаря делать нельзя, а если спросить – Белушка не разрешит», — через некоторое время ответил он. Попытка не пытка, будем пробовать решили мы с Серёжей. Вариантов то все равно других не было. Я позвонил дежурному по госпиталю и рассказал все нюансы нашего предложения. Внутренне мы прекрасно понимали, что никто на себя такую ответственность взять не захочет. В этот момент в Белушке находился главный хирург главка из Сергиево-Посадского госпиталя. Естественно, что дежурный взял тайм-аут на консультацию со старшими начальниками. Так же естественно и предсказуемо, что через десяток минут раздался звонок и нам было категорически запрещено предпринимать какие-либо радикальные действия. И тут Борисыч, встав с диванчика и одернув камуфляж, сказал: «Старший лейтенант Горшков! Я Вам приказываю провести операцию по спасению жизни больного. Всю ответственность принимаю на себя!» Юра вскочил, промолчал доли секунды, и ответил: «Есть. Я пошел готовить операционную».  Когда он вышел, я пожал Борисычу руку и сказал, что приказ отдать приказ доктору ему отдал я. (Витиеватая получилась фраза, но, я думаю, все поняли, что я имел в виду). При этом мы оба прекрасно понимали, что в случае неудачи Юры, нас, конечно, очень строго накажут. Но под уголовную статью сознательно пошел только он. Через некоторое время раздался звонок из Белушки и дежурный доктор попросил к телефону Горшкова с очередным докладом о состоянии больного. Я ответил, что доктор сейчас с больным, улучшений нет, а объективные данные он сообщит позже. Я положил трубку и сказал Борисычу, что надо выводить из строя коммутатор «Разрез», ибо Юру отвлекать мы не будем, а звонками нас задолбают. Серёга хмыкнул, снял трубку и своему начальнику связи Жене Корикову отдал команду сообщить на «Декорацию», что у нас поломка аппаратуры, которая спешно устраняется, а фактически приказал отключиться от внешней открытой связи. Этим действием связь с внешним миром не прерывалась, в кабинете командира были телефоны ЗАС и ВЧПС, но нас не было в этом кабинете и поэтому мы были избавлены от необходимости отвечать на формальные вопросы.

Тем временем Юра со штатной медсестрой медпункта Олей Барсуковой и бойцом-срочником (фельдшером по специальности) приготовили операционную. Единственным помещением, которое подошло для этих целей было помещение на двери которого (еще наверное в год постройки) было написано – «Гнойная перевязочная». Для ассистирования, к имевшимся в наличии двум специалистам, был вызван корабельный доктор с «Яузы». Больному матросу всё объяснили, исключая только то, что делать эту операцию никто не имеет права. А так же предупредили, что ввиду отсутствия анестезиолога и средств анестезии, операция будет проводиться под местным наркозом, поэтому придется очень сильно потерпеть. Операция началась…

Мы с Борисычем остались в медпункте. Сидели в ординаторской, подходили к двери операционной и снова уходили в ординаторскую, так как слышать стоны бойца, которые раздавались оттуда, было невыносимо. Операция длилась более трех часов. Когда доктора, физически измочаленные, вышли из операционной, мы с Борисычем были измочалены морально в ноль. Юра сказал, что сделал все что мог, но полностью почистить брюшную полость он не смог, в первую очередь из-за отсутствия необходимых для этого инструментов, принадлежностей и медикаментов. Сказал так же, что повторную операцию нужно провести в максимально короткие сроки. Больного отвезли в палату, выставили возле него вахту из бойцов, Юра их проинструктировал что делать и рухнул спать тут же в ординаторской, остальные разошлись по своим местам. Мы с Борисычем пошли в его кабинет и «починили» коммутатор «Разреза». Практически сразу раздался звонок дежурного по госпиталю. Я взял трубку и, остановив поток его стенаний о том, что от него требуют информацию по больному, сказал о проведенной операции и о не снимаемом запросе на санрейс. Повисла долгая пауза, потом дежурный сказал, что всем доложит и что нам не завидует. Дело было уже за 23.00 и я попросил его, чтобы он передал нашу просьбу не донимать нас вопросами сегодня, тем более доктора Горшкова. Надо отдать должное тому, что нас услышали, и ночь прошла без разборок.

Утром, еще до построения части на развод, на котором мы обычно ежедневно встречались с Сергеем, мы встретились с ним в медпункте. Состояние прооперированного матроса было стабильно тяжелое, но он был жив! На выходе из медпункта мы с Серёгой озвучили друг другу то, что нам было очевидно сразу, как мы вышли на улицу – вертолета не будет! Облачность стала ещё ниже и ещё плотнее… Неужели все напрасно, подумали мы.

После развода личного состава мы все по очереди переговорили с разными должностными лицами, которые очень вразумительно рассказали нам о нашей ответственности за принятое решения и о страшных последствиях, которые нас неотвратимо настигнут.  От ответа на наш единственный вопрос о времени прилета вертолета, все старательно уходили и предлагали держать непрерывную связь с нашим метеоотделом. Так, за разговорами и докладами, подошло время обеда. Мы вышли с Борисычем на плац и вдруг видим, что по проливу идет гидрографическое судно ГС-278, возвращающееся после выполнения части своих запланированных работ по гидрографическому обеспечению района плавания. Не сговариваясь, мы метнулись в Серёгин разъездной ГАЗ-66 и рванули на причал. Капитаном гэтэски, как её все называли, был наш давний и надёжный друг Иван Иванович Халяев. Он не первый год работал в нашем районе неоднократно выручал нас. Всего того, что он делал, помимо своего основного предназначения, и не перечислить. Только по моей просьбе он попутно дважды вывозил из поселка по окончанию работ экспедиции федеральных центров и полигона, когда погодные условия не позволяли принять вертолеты. Причем, всё начиналось, как обычно, с просьбы взять на борт 5-6 человек, которым нужно очень срочно убыть на Большую, а закачивалось тем что, тоже как обычно, он увозил всех – до сотни человек, как последний пароход из Севастополя.

Но в этот раз все было по-другому. Мы поехали просить Ивана Ивановича совершить незапланированный санитарный переход на Белушку. ГС-278 ходил под гидрографическим флагом ВМФ и являлся судном Северного флота, но экипаж был полностью гражданским. Только они ошвартовались у причала, мы с Сергеем поднялись на борт и пошли к капитану. Иван Иванович нас радушно принял, сказал, что очень рад нас видеть, но для более предметного общения стоит выбрать время попозже, ибо они больше десяти дней были в морях и им нужно пополнить запасы, слегка отдохнуть и привести себя в порядок. Мы быстро изложили обстановку и суть нашей просьбы. Иван Иванович отреагировал мгновенно. Он сказал, что ему нужна связь с оперативным Северного флота для доклада и получения разрешения на незапланированный переход, пополнение запасов воды и 4-5 часов на подготовку к выходу. Борисыч тут же дал команду на заправку судна водой, доктору на подготовку больного к перевозке, Иван Иванович поставил задачу старпому и поехал с нами в штаб связываться с оперативным дежурным флота. Обо всех этих действиях мы в Белушку не докладывали, надеясь, что за это время прилетит вертолет, но все надежды оказались тщетными. Через некоторое время добро не переход было получено, необходимые запасы пополнены и гэтэска была готова к выходу. Было принято решение, что сопровождать больного будут Юра Горшков и Оля Барсукова. По команде Ивана Ивановича больного и сопровождающих доставили на причал. Внезапно на причале выяснилось, что Юра, как ходил в медпункте в каких-то босоножках, так в них и приехал на причал. Борисыч тут же снял с себя берцы и отдал их Юре, а сам до самого отхода судна от причала, так и стоял в этих тапочках. Матроса провожали его командиры и товарищи с «Яузы» и вдруг среди провожающих мы увидели Пашу Малахова. Паша был представителем Радиевого института им. В.Г.Хлопина, и на протяжении многих лет, совместно с радиохимиками НИЧ, проводил мониторинг мест проведения испытаний.  Паша подошел к носилкам с матросом и спросил его, крещен ли он. Матрос ответил, что нет. Тогда Паша спросил, не хочет ли он принять таинство крещения и объяснил, что в таких экстремальных случаях это может сделать любой верующий человек, знающий нюансы данного процесса. Паша оказался очень церковным человеком, о чем никто не подозревал. Получив согласие бойца, Паша достал молитвенник, совершил над ним обряд, надел на него, снятый  с себя крест, и дал  икону Николая Чудотворца.

Товарищи-матросы по узким проходам (ГС-278 небольшое судно, всего 1000 т водоизмещением) занесли носилки в выделенную каюту, сопровождающие поднялись на борт и ГС-278 пошел на выход из Маточкина Шара. Обычно переход до Белушки занимал 14-16 часов. В этой экстремальной ситуации Иван Иванович дошел часов за двенадцать. Состояние больного не ухудшилось. Рано утром они уже ошвартовались в Белушке. Прямо с борта больного оправили на операционный стол. Юра сопроводил его до госпиталя, где его попытались привлечь к разбирательствам. Но он ответил, что Северный сейчас живет без единого медицинского специалиста, что чревато непредсказуемыми последствиями и если желающие разбираться готовы принять на себя такую ответственность, то он готов на всё. Пока продолжались долгие и мучительные раздумья, Юра на попутке доехал до причала и Иван Иванович тут же отдал швартовы.

Пока гээска шла назад в Северный, матросу провели повторную операцию и в кабинет Борисыча позвонил из госпиталя Белушки главный хирург главка. В это время в кабинете был я, поэтому и принял ту информацию, которую он поведал. А этот доктор просил передать благодарность Юре Горшкову и всем, кто принимал участие в действиях по спасению жизни матросу. Основным было то, что серьезный медицинский профессионал сказал, что Юра сделал больше, чем мог, на высоком уровне, что он будет рад оказать Юре всяческую помощь в его профессиональном становлении и тема с разбирательством по данному факту закрыта.

Ближе к ночи Иван Иванович привел ГС-278 к причалу в Северном. Мы с Борисычем отправились к нему с разного рода подарками и полночи его благодарили. А Юра, получив от нас Борисычем крепкие рукопожатия и выслушав информацию из Белушки, оправился исполнять свои повседневные обязанности. Сожалею, что не знаю где он сейчас, но знаю точно, что он настоящий Доктор!

Кстати, первый вертолет после всех этих событий, долетел до нас спустя три недели. На нем прилетел, выписавшийся из госпиталя, матрос.

Маточкин Шар

бмст «Яуза»

смст «Двина»

Белое солнце Северного

Аппарели

Начало ноября 2003 года. Экспедиция РФЯЦ-ВНИИТФ успешно завершила свою серию работ. Все сотрудники экспедиций в приподнятом настроении завершали демонтаж оборудования и подготовку его к отправке на материк. Здесь следует отметить тот факт, что данная операция (возвращение груза в институты) оказывала решающее влияние на подготовку и планирование работ будущего года. Этот факт станет ключевым при принятии решения в ситуации, о которой я расскажу ниже. Доставке подлежали некоторые образцы, прошедшие испытание, для их последующего изучения и анализа,  часть аппаратуры, подлежащей ремонту и метрологической аттестации, для применения её на будущий год, и много другого, не такого важного, но нужного груза. На Большую контейнеры с этим грузом должна была доставить наша «Яуза», поэтому и стояла она под погрузкой у причала.

Кроме груза экспедиций, который занимал меньше одного твиндека, все остальное пространство заполнялось резанным радиочастотным кабелем, который в рамках выполнения программы по очистке территории полигона от мусора, собирала от отработанных штолен одна коммерческая организация, в руководстве которой присутствовали высокие отставные чины 12 главка. Сама идея очистки территории правильная и очень нужная. Но эта работа была начата не со свалок с бытовым и строительным мусором, не огромного количества тары и конструкций из черного металла, а именно с радиочастотного медесодержащего кабеля. Эту компанию на полигоне представлял один человек с некоторым комплектом бензопил, бензо-болгарок, цепей и дисков и широкими полномочиями. Все остальное материально-техническое обеспечение проводимых работ возлагалось на полигон. А в это обеспечение входили – личный состав, транспорт до штолен, разбросанных в радиусе 5-7 километров от поселка, грузовой транспорт для вывоза собранного кабеля, обеспечение этого транспорта ГСМ (которые были строго лимитированы), ну и доставка всего этого «мусора» на материк. Основная часть из этих забот лежала на испытательной станции и её командире. Ну да ладно, сейчас не об этом.

Была начата погрузка экспедиционных грузов. В один из дней загрузили какую-то небольшую часть, день закончился и все ушли на отдых. А ночью со стороны горы Рыжухи, практически перпендикулярно к борту «Яузы» задула традиционная новоземельская бора. Дула она меньше суток, но скорость ветра достигала 50 м/с. А потом так же внезапно, как и началась, бора стихла. Практически незагруженная «Яуза» (с минимально возможной осадкой), ошвартованная у плавпричала, представляла собой в этой ситуации идеальный парус. Командир «Яузы» Сергей Владимирович Мараховский еще в процессе ветродуя докладывал, что корабль отжимает о берега вместе с плавпричалом. В какой-то момент даже возникали сомнения, выдержат ли швартовы такой ветер. И это при том, что как положено в наших сложных условиях, были заведены дополнительные швартовые концы. Когда ветер стих, мы выехали к причалу и увидели, что все четыре аппарели (переходных мостка), ведущие на причал, отсутствуют. Аппарели представляют из себя плоские металлические конструкции размером примерно 5х2 метра, лежащие попарно между берегом и плавпричалом и предназначенные для обеспечения въезда (прохода) на причал и с него. Аппарели лежат свободно, под собственной тяжестью, а к углам лежащего на берегу края, через  проушины скобами закреплены отрезки якорь-цепей, которые, в свою очередь, заведены на мощные швартовочные тумбы. В нормальных условиях плавпричал «дышит» от приливов-отливов, течения и ветра. Свободные концы аппарелей при этом перемещаются по палубе и корню причала. Но в этот раз всё было не так. Корабль с пришвартованным к нему плавпричалом (в этой ситуации получилось именно так) настолько отжало от берега, что аппарели сначала соскочили с причала, а потом, оборвав проушины и сломав скобы, упали в воду. Между конем причала и самим причалом холодной ноябрьской водой зияла полоса метра в три шириной. Попасть на причал автомобилям с грузом стало невозможно.

Для поднятия аппарелей из воды и ремонта причала нужно было вызывать килектор с Северного флота. Но мы прекрасно понимали, что в текущем году, под занавес навигации, никто к нам не придет. Значит, следовало «отвязывать» «Яузу», включать «Прощание славянки» и махать ей вслед платочками. Но, мы так же понимали, чем обернется для экспериментов будущего года недоставка грузов экспедиции. Стоим с Борисычем, я курю, он явственно скрежещет мозгами. Через время говорит: «Феликсыч! Я тут, как-то по случаю, у какого-то заходившего танкера, на шило выменял лёгкий водолазный костюм. Давай я попробую нырнуть и подцепить аппарели». Упущу все нелитературные слова, которые я ему сказал в ответ. Они касались непонятного происхождения данного костюма, отсутствия допуска к водолазным работам и даже самой водолазной подготовки у Борисыча, наличия массы металлических конструкций в воде у причала, которые падали туда без малого 50 лет и так далее. Говорил я долго и витиевато, а Борисыч всё это, со скорбным лицом, слушал. «Ты закончил?» — спросил он, когда я замолчал для того, чтобы перевести дух. «Ведь ты же знаешь лучше меня, насколько пострадают работы институтов, если мы не отправим их груз. Давай попробуем. Я аккуратно. Только посмотрю. Если там будет полная …а, я не полезу дальше», — спокойно сказал Борисыч. Я всё понимал. Понимал и то, что если я соглашусь, то буду нести полную уголовную ответственность за все события, которые могут произойти. Помолчав и покурив, я ответил: «Хорошо! Пробуем! Если не получится легко и сразу, значит не судьба. На страховочном конце буду стоять я. Если по какой-то причине ты решишь не всплывать, то у меня другого пути, кроме как за тобой не будет, уж очень не хочется смотреть в глаза твоей семье со скамьи подсудимых. Готовимся!»

Ну а дальше все покатилось. Привез Борисыч этот костюм и теплую одежду под него (на улице было в районе -10⁰ С, а в воде пролива -3⁰ С), на электростанции набили баллон сжатого воздуха. Когда его привезли в причалу, то оказалось, что на нем написано «Пропан». Светлое время заканчивалось, нужно было торопиться, а начальник ДЭС Андрей Иванов, за два года до этого получивший досрочно капитана из рук однофамильца – Министра обороны, побожился, что баллон действительно с воздухом. Тут же, в автобусе, Борисыч переоделся, я попытался вспомнить хоть одну молитву, но нельзя вспомнить того, чего никогда не знал, взял в руки страховочный конец и Серега полез в воду. Всех тогдашних своих эмоций я уже и не вспомню, но осталось четкое ощущение жуткого страха и, непрерывно вращающейся по кругу, мысли о том стоит ли возможно достижимый результат того риска, которому был подвергнут Серёга. А что думал в этот момент Серёжа, я не знаю. Когда все завершилось, мы ни разу не обсуждали этот случай в нашей жизни. Видимо сознание включало самозащиту от полученного стресса.

Сергей провел в воде без малого час. В первые же минуты вышел из строя фонарь, обычный батареечный фонарь, который мы с помощью полиэтилена и скотча пытались герметизировать. Дальше Борисыч проводил поиск исключительно при свете затухающего ноябрьского дня. В итоге ему удалось застропить одну аппарель за одну проушину, что позволило очень аккуратно поднять эту аппарель на берег. Когда она была уложена на штатное место между берегом и причалом, стало очевидным то, что теоретически было понятно и до того. Ширина аппарели была на несколько десятков сантиметров больше, чем ширина колесной базы  грузового автомобиля и позволяла  ему проехать с минимальными зазорами от края. Но позволяла! Благо за рулем экспедиционных автомобилей были опытные водители. Серёга от холода дрожал мелкой дрожью, но был безмерно счастлив тем, что ему удалось сделать. Я же был так же безмерно рад тому, что мне не пришлось нырять в студёную воду и что работы следующего года не будут сорваны. Наверное мы что-то приняли для согрева и пошли заниматься текущими делами.

Доклад в Белушку о ситуации решили сделать уже утром, естественно без всех душещипательных подробностей, а груз продолжить загрузить максимально быстро, но при этом максимально осторожно, чтобы еще и грузовик не уронить в пролив.

Утром я позвонил оставшемуся за командира начальнику штаба Сергею Анатольевичу Горбачу и доложил, что продолжить погрузку «Яузы» из-за сложившихся обстоятельств невозможно и она раньше времени, определенного графиком, уйдет на материк. При этом груз экспедиций загружен на 100%, а кабель на 30%. Сергей Анатольевич прекрасно отдавал себе отчет в том, что главк будет очень недоволен недозагрузкой кабеля, но лишних вопросов задавать не стал и подтвердил решение об убытии «Яузы» по готовности к переходу. Зато на следующий день меня разыскал телефонный звонок одного из руководителей главка, который стал призывать меня к проявлению флотской смекалки и инициативы для безусловного выполнения поставленной перед нами задачи по вывозу кабеля. Я ответил, что смекалка уже проявлена и мы готовы выполнить любую задачу, дело только за малым – нужно письменное разрешение из Москвы на проведение водолазных работ недопущенным к ним человеком с недопущенным оборудованием. Все вопросы тут же отпали. Кстати, подобное поведение «руководителей» было уже ранее замечено. Когда весь кабель на приустьевых площадках штолен был собран, нам было предложено войти в доступные (не забитые бетоном) части штолен. Мы попросили заключение горноспасательной организации о безопасности данного действия. Долго мы с Борисычем ждали этого заключения, но так и не дождались.

Аппарели на месте

Работы завершены (Шилыганов Е.А., Великодный В.А., Грек В.А.,   Ботвинкин С.Б., Мельник М.П., Журавлев А.Ф., Мокшенков В.Ф., Сушко А.А.)

Награждены медалью в честь 50-летия Полигона (Ботвинкин С.Б., Афанасьев Д.А., Гетман В.Н.)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Пик Седова и пик службы

Искренность, открытость, ответственность и высокий профессионализм – эти качества, присущие Сергею, притягивали к нему и подобных же людей. С ним спокойно и с интересом общались все – от Министров обороны и Минатома, которых в 2002 году Борисыч был вынужден принимать самостоятельно, так как остальные вертолеты с сопровождающими лицами и командованием полигона до Северного из-за погоды не долетели до каждого матроса и работника экспедиций или подрядных организаций. Раз в два – три года с экспедицией своего института из Снежинска прилетал Георгий Николаевич Рыкованов, директор РФЯЦ-ВНИИТФ. Так, в очередной раз, он прилетел и в 2006 году. Я к тому моменту уже уволился и доподлинно не знаю, у кого из них впервые родилась эта идея, но осуществили они её совместно. А идея состояла в установке на вершине пика Седова, одного из символов Северного, памятного знака. Пик находится на северном острове архипелага и доступ к нему, скажем так, затруднён. Высота пика составляет порядка 1100 метров, но число поднявшихся на него, я думаю, составит не более пары-тройки десятков человек за всю историю Земли. Для сравнения, за всю историю фиксирования восхождений, на Эверест взошло порядка 10 тысяч человек! Так что желание покорить пик Седова было очень велико. Георгий Николаевич привез с собой памятный знак, изготовленный, как гласит надпись на табличке, в честь нескольких событий – 50-летия РФЯЦ-ВНИИТФ, 60-летия Минсредмаша, 60-летия кафедры теоретической ядерной физики МИФИ и 60-летия РФЯЦ-ВНИИЭФ.

И вот, 26 июля 2006 года, за день до 50-летнего юбилея Серёжи, группа восходителей была доставлена на северный остров вертолетом, а затем они совершили восхождение на вершину, где и установили этот знак. Думаю, что с тех пор на пике никого не было, но уверен, что пройдет время и кто-нибудь обязательно поднимется туда снова, чтобы увидеть этот знак и весь пролив Маточкин Шар с запада на восток, от Баренцева до Карского морей.

А на следующий день полковнику Ботвинкину Сергею Борисовичу  исполнилось 50 лет. Этот возраст пиковый в службе – предельный возраст пребывания на военной службе для офицеров в звании полковника. Можно было продолжать службу и дальше, при взаимном согласии командования и военнослужащего, но «обязаловка» заканчивалась. Серёга получил массу поздравлений от своих многочисленных друзей, товарищей, приятелей и сослуживцев. Но самым главным поздравлением и самым ценным подарком была бумага от 12 ГУ МО, свидетельствующая о том, что Борисычу и его семье выделяется квартира в ближнем Подмосковье, в Нахабино. Можно было начинать готовиться «на дембель».

Пик Седова

Памятный знак (2006 г.)

На пике (2006 г.) (Рыкованов Г.Н., Ботвинкин С.Б.)

Восходители (2006 г.)

Боль

Вечером 24 октября 2007 года раздался телефонный звонок. Вижу, что звонит наш с Борисычем давний друг – Володя Клименко, главный бухгалтер «Экспедиции №2». Все годы после моего увольнения, до настоящего времени, мы поддерживаем с ним самые тёплые взаимоотношения и периодически общаемся  лично, а чаще по телефону. Вот и в тот вечер ничего необычного в Володином звонке не было. Но тому, что я услышал, я не поверил. Володя сказал, что погиб Сергей Борисович, ему только что позвонили из поселка. Слегка придя в себя, я стал звонить оперативному дежурному полигона, благо времени с моего увольнения прошло немного и меня еще все помнили. Страшная весть получила подтверждение.

Несколько дней назад я разговаривал с Борисычем и он мне сказал, что фактически завершил свою деятельность в Северном. Осталось только поставить жирную точку — дождаться прихода танкера «Котлас» и  раскачать зимовочный запас дизтоплива. После этого можно спокойно лететь в Белушку, а потом и на Большую, сначала в отпуск, затем в госпиталь на ВВК и к лету ждать приказа на увольнение в запас. Мы даже предположили, что обязательно встретимся в преддверье нового года на, ставшем уже традиционным, корпоративном праздновании в «Экспедиции № 2».

Подробности происшедшего я узнал уже значительно позже, когда встретился в Питере на погребении Серёжи с сопровождавшими гроб офицерами. Суть была проста и от этого очень страшна. «Котлас» пришел в Северный и стал под раскачку. Когда выполнили все необходимые действия и топливо пошло в ёмкости, Борисыч дал команду матросам во главе со старшим, принимавшим участие в постановке танкера к причалу и под раскачку, двигаться в казарму, следуя вдоль топливопровода, идущему, в свою очередь, вдоль пролива. Это было необходимо для того, чтобы убедиться в отсутствии прорывов в топливопроводе. Сам Борисыч пошел за ними на некотором отдалении. На этом маршруте где-то, среди разного рода металлоконструкций и неровностей местности, в лежке находился белый медведь. Медведь пропустил группу матросов и напал на Серёжу. Никто ничего не услышал. Тело Сергея нашли позже на берегу пролива.

А в тот страшный вечер командир попросил меня сообщить эту ужасную весть Серёжиной семье, так как я был знаком с ними. Не хочу вспоминать этот момент…

Потом была нелетная погода и Сергея не могли вывезти из поселка на вертолете. В Белушку, спустя дней пять, Сергея доставил «Котлас», закончивший раскачку. В Рогачево стоял борт Ан-26 из Громовской эскадрильи, который мог отвести гроб на прямую в Питер, но требования прокуратуры предписывали доставить тело на судмедэкспертизу по территориальному принципу в Северодвинск. Это означало, что погребение будет еще задержано на неопределенный срок, так ка из Северодвинска пришлось бы ехать поездом. Я позвонил бывшему прокурору новоземельского гарнизона Петру Михайловичу Галущинскому, который служил в Москве, с просьбой о помощи. И он помог, организовал экспертизу в Питере. На восьмые сутки Сергея отпели в Никольском соборе и похоронили на Северном кладбище.

Этот текст я писал без малого год. Начинал и останавливался, снова начинал. Непросто было положить на бумагу эти воспоминания, потому что это не просто воспоминания, а болезненная часть моей души. Когда я прислал Сережиной дочке Оле книгу «Наша Новая Земля», она, прочитав её, попросила написать о папе. Очень мало удалось ей с ним пообщаться и горечь от потери не утихает. Я сказал, что буду пробовать и, что это будет непросто для меня. Сергей был старше меня на 7 лет. Несмотря на то, что формально в последние годы я был его начальником, я его всегда воспринимал как старшего товарища и наставника. Борисыч всегда был кладезем знаний и умений, учиться у него можно было бесконечно. И вот теперь я стал старше его, но мне и сейчас очень часто не хватает его совета или просто проговаривания той или иной проблемы, ибо, как вы могли понять из всего написанного выше, для Сергея Борисовича Ботвинкина не было неразрешимых проблем.

Ровно через 10 лет и три дня после гибели Сергея, 27 октября (в число дня рождения Сергея) 2017 года родился Алексей Романович Чернядьев, сын Оли Чернядьевой (Ботвинкиной), внук Борисыча. Я видел его только на фото, но мне кажется, что он очень похож на деда, особенно неповторимым хитрым и зрящим в корень взглядом Борисыча. Реинкарнация не входит в число понятий исповедуемой мной религии, но я очень верю, что Серёжа где-то очень рядом с Лёшей.

А.Ф.Журавлев

фото: Рыкованов Г.Н., Ботвинкин С.Б., Смирнов В.Г.