Очень краткий очерк о содружестве с наукой

Студентка 3-го курса факультета радиоэлектроники Пензенского политехнического института (ППИ). Пенза, 1981.

 

 

Вот моя деревня, вот мой дом родной…

Как выполнить просьбу и поздравить на нашем сайте себя, любимую, с очередным юбилеем, оценить промелькнувшие десятилетия? Проблема… Проблема первого абзаца: с чего начать? Обычная судьба обыкновенной девчонки из небольшого провинциального рабочего городка из числа тех, что считаются малыми городами России – надёжа и опора любого государства. Почти 300-летняя история описана князьями Оболенскими – последними владельцами мест сих да местными краеведами с момента создания здесь, в Засурском стане, стекольного и хрустального производства по Указу Екатерины Великой от 3 августа 1764 года. В те давние годы за успехи в сражениях не орденами жаловали, а землями, кои получены были отставным майором Иваном Юрьевичем Бахметевым в 1668 году. В царской грамоте царя Алексея Михайловича записано, что это «царское жалованье» дано «за похвальную службу и воинскую доблесть» и за то, чтоб и впредь «дети его и внучата и правнучата… за веру христианскую и за святые Божии церкви и за нас Великого Государя и за своё Отечество стояли мужественно».

Никольско- Бахметевский завод, в советские годы «Красный гигант» был номерным оборонным предприятием. С детства врезался в память звук заводского гудка, собиравшего горожан в свои стены на трудовую вахту. Сейчас, когда завод, выстоявший в годы войн, революций и Пугачёвского бунта, рухнул под тяжестью «перестройки», гудок заменил колокольный звон великолепного собора конца XVIII столетия Воскресения Христова. В годы советские храму несказанно повезло, в нём находился хлебозавод, где пекли удивительной вкусноты хлеб. Старожилы помнят, что даже пол в храме был из плит голубого стекла, не говоря уже об остальном убранстве. Ведь заводчики слыли богатейшими людьми в стране – поставщиками императорского двора. Мастера творили и для персидского шаха, для высшей российской знати, для церквей и монастырей. Отчасти великолепие то бережно сохранено стеклоделами в заводском Музее стекла и хрусталя, лет которому 250.

Кстати, о музее. Его, в отличие от завода, всё-таки спасти удалось. Правда, пришлось слегка «пригрозить», если в революцию и гражданскую начала второго тысячелетия заводчане организовали отряд рабочих из 300 штыков, дабы не дать разрушить завод и музей, то в начале третьего тысячелетия придётся собрать по стране земляков числом поболее. Узнав о том, что из музея начали вывозить безвозвратно коллекцию, сначала 100 уникальных экземпляров, в том числе богемского стекла, якобы на двухмесячную выставку (кажется, не вернули до сих пор), готовилась к вывозу очередная партия. Сильно поразило меня и то, что на губернаторском сайте Пензенской области в списке музеев этот не значился вовсе. Там были все сельские «лапотные», простите, краеведческие, конечно же, музей Тарханы – родина М.Ю. Лермонтова – нашего земляка, а Никольский… отсутствовал. На территории области всего два музея фактически федерального значения, которыми должна гордиться страна, расположенные в Тарханах и Никольске. Между прочим, родовое гнездо бабушки Михаила Юрьевича и всех её братьев генерал-губернаторов Столыпиных – село Столыпино (в годы советские Междуречье), что в 7 километрах от города.

Тогдашний вице-губернатор объяснил мне сей казус тем, что поскольку бывший заводской музей на тот момент стал филиалом Пензенской картинной галереи, то он и не числится самостоятельной единицей, так удобно, мол, бухгалтерии. Но, простите, Музей одной картины, в котором ценности лишь стены, а остальные реликвии привозят на показ и увозят, тоже филиал галереи, но он в списках есть, и у бухгалтерии, видимо, это неудобств не вызывает? Следующий звонок главе администрации области – однокурснику по институту (в прошлом вице-губернатору) и вовсе обескуражил. Он мне сказал: «Что ты волнуешься – эта структура федерального значения, и мы её спасём». «Как? На оборонном заводе федерального значения работали восемь тысяч человек и где он? А тут полтора десятка бабушек-пенсионерок», – удивляюсь. «Мы его вывезем». Опять недоумеваю: «???… Зачем? Почему?! Куда?!!!» «В Пензу, – звучит ответ. – Никто не хочет ехать в Никольск, чтобы посмотреть музей…» «А почему не в Москву? Или сразу в Париж? И что народу по миру мотаться? Заглянул в одно место, напитался культурой и… обратно в деревню, в глушь…», – совсем огорчили.

В редакции газеты «Знамя труда» с опубликованными работами о никольском Музее стекла и хрусталя. Никольск, 2013.            Фото О.А. Ильина.

Пришлось подключать даже те издания, которые чисто популяризацией естественных наук занимались да историей Отечества. В результате руководством региона наконец-то и книга о музее была издана, не прошло и 300 лет. Выходит, дабы сохранить малые российские города и селения, следует в них не только промышленность, сельское хозяйство и животноводство развивать, но хранить культурное богатство накопленное столетиями, например, в Мышкине действует Музей мыши, в Кашине – Музей каши и так далее, ну, а в Никольске – Музей стекла и хрусталя. И едут смотреть его коллекцию со всей страны Великой, и даже зарубежные гости нередко заглядывают. А ведь были годы, когда попасть в музей номерного завода можно было, лишь заручившись четырнадцатью (!) подписями в разрешительном пропуске. Так что, добро пожаловать!

Ученица 6-го класса средней школы №1. Никольск, 1969.

 

В таком уникальном месте глубинки российской я выросла, на такой сказочной красоте воспитана, окончив школу с физико-математическим уклоном, где часть преподавателей не просто были ветеранами Великой отечественной войны, но служили в разведке. Много работало и талантливой педагогической молодёжи. Это школа номер один не по номеру, по сути своей. Она дала такую научную базу, не побоюсь здесь этого слова, что позволила успешно реализоваться в самых разных областях науки и журналистики. Плюс великолепная богатейшая заводская библиотека, где всегда можно было найти самую свежую литературу, в том числе научно-популярного свойства и характера. Перечитав ещё в школьные годы все научно-популярные стеллажи и полки, усвоив все тома Детской энциклопедии, могу сказать, что получила базовое энциклопедическое образование. И… «заразилась» наукой в её популярном астрофизическом направлении. Однако до конкретизации сих детских замыслов так дело и не дошло в силу ряда весьма серьёзных причин.

Вместе с родителями Александрой Ивановной и Александром Ивановичем. Никольск, 1976.            Фото В.С. Кучина

Родилась я в городе Никольске Пензенской области в семье рабочих «Красного гиганта» Александра и Александры (оба Ивановичи) Парафоновых в доме с номером 13 третьего числа третьего месяца ровно шесть десятков лет назад. Так что с самого рождения все журнальные ежемесячные издания на своих обложках ставили мой день – «№3 март». И видимо не случайно судьба свела меня сначала с редакцией местной районной газеты «Знамя труда», где я ещё в школьные годы получила в подарок после первых публикаций замечательную книгу Валерия Абрамовича Аграновского «Ради единого слова» (написанную журналистом о журналистике), затем поработала штатным сотрудником. В годы студенческие, будучи редактором факультетской газеты «Электрон», вышла на уровень внештатного корреспондента областной пензенской газеты «Молодой ленинец», той самой, что на пресс-конференциях у Президента России В.В. Путина постоянно поднимает вопросы пенсионного обеспечения. Одна из моих публикаций в ней посвящена коллективной радиостанции радиоклуба «Кристалл» (почётным членом которого меня избрали). Здесь я тренировалась и занималась конструированием практически все студенческие годы под руководством кандидата технических наук Геннадия Николаевича Коровина, будучи сагитирована своими сокурсниками в любительский радиоспорт.

Спортсмен-радиолюбитель коллективной радиостанции UK4FAE. Пенза, 1982.      Фото Г.Н. Коровина

 

Возможность и желание «подложить свинью» науке

Перебравшись в Подмосковье по месту распределения мужа, вскоре оказалась в штате редакции вновь созданной городской газеты «Троицкий вариант», сейчас это издание имеет свою научно-популярную версию. Договорные отношения с этой необычной демократически настроенной газетой, да активная работа на рождённом не без моего участия Троицком кабельном ТВ позволили мне по совокупности работ в 1995 году стать членом Союза журналистов России. Председатель подольской первички при представлении на правлении СЖР про меня сказал кратко: «Если охарактеризовать одним словом, то – вездесущая: газеты, журналы, радио, телевидение, городской, районный, областной уровень – везде её следы». В дальнейшем было десятка полтора-два российских изданий. Бережно храню все выданные мне когда-либо редакционные удостоверения. Недолго поработала штатным специальным корреспондентом редакционного отдела газеты Минобороны РФ «Красная звезда», откуда командование «стартовало» меня в аспирантуру на факультет журналистики.

Молодой специалист – инженер-конструктор НИИ вычислительной техники. Пенза, 1983.

 

Но это случилось уже в «нулевые». А что было в «перестройку»? Туча номерных городов, закрытых предприятий, институтов и НИИ, рассекреченных учёных. И в этом был для меня маленький плюс к тому большому минусу. Рухнула страна под названием СССР – Союз Советских Социалистических республик. Исчез Минрадиопром, его НИИ и многие прикладные направления. Я осталась без диссертации технических наук по закрытой тематике в НИИВТ (вычислительной техники). Но творческий зуд сохранился! И видимо, эта не реализация творческих потуг привела меня обратно в журналистику, но уже на другом уровне – популяризации отечественной науки. Слегка владея терминологией, я с головой окунулась в мои технические и естественнонаучные университеты. Можно и так сказать, если вначале физика и лирика в судьбе моей развивались параллельными курсами, то потом внезапно пересеклись и переплелись в нечто единое, материализовавшись на поприще популяризации. То есть сначала была мощная практика в течение десятков лет, затем теория и история популяризации науки, которую я освоила практически за 300-летний период существования отечественных научно-популярных журналов, выпустив объёмный очерк «Популяризация науки в России: краткий обзор журнальной периодики (1702–1991 гг.)». Его оценила патриарх в области истории и популяризации науки профессор Элеонора Анатольевна Лазаревич, сделав бесценные уточнения. Потом я даже написала научный труд с названием «Научно-популярные журналы в структуре современных СМИ: типологические и профильные особенности».

На праздновании 100-летия со дня рождения академика А.П. Александрова в Российской академии наук с сотрудниками ГНЦ РФ ТРИНИТИ. Слева направо: В.Е. Черковец, В.Е. Терентьев, А.В. Родин. Москва, 2003.

Трудности российской науки в 1990-е годы известны. Потому меня – корреспондента отдела науки и сотрудника Физического института АН СССР (о ФИАНе см. ниже) всегда ждали и приглашали на конференции, семинары и симпозиумы, как правило, международного уровня (в силу их меньшей секретности) в институты и университеты, в НИИ и КБ, на предприятия. Резко ставшие открытыми не только для российских и зарубежных учёных, но и для такого нестандартного журналиста, как я, выросшего в стенах советской оборонки и академии, и не нёсшего вреда учёному люду и их деятельности. Мне доверяли самые сокровенные области научных изысканий. И я это ценила всегда. Надеюсь, что ни разу не подвела своих героев, тем более посмертно. Не топтала советскую науку и её преданных служителей, не бросала камни в её огород.

Помогала, чем могла. Однажды даже умудрилась «подложить свинью» науке. А дело было так. Нашим физикам из всемирно известного академического троицкого лазерного Центра (тогда НИЦТЛ РАН) для продолжения экспериментов на хрящах с помощью лазерной установки понадобились поросята. На кроликах с именами Том 1, Том 2 и Том 3 они уже поэкспериментировали, далее, прежде чем работать с людьми, требовалось повозиться с хрюшками. Но где их взять? Времена-то тяжёлые. С вивариями проблема. Я работала в подмосковной областной «Народной газете» (ранее «Ленинское знамя»), они и обратились: «Ты по региону мотаешься, нельзя ли где в колхозах-совхозах на время поросячьи уши взять, а самих поросят после опыта мы вернём». Редакционный  сельхозотдел быстро меня на землю спустил: «Хозяйства сейчас едва выживают, им только вырастить-продать, а не с наукой возиться». Что делать? Науку тоже жалко. Случайно поделилась своими переживаниями с военным моряком из технического управления ВМФ. Он и говорит: «В Подмосковье столько воинских частей, и у каждой подсобное хозяйство».

Есть идея! Звоню в ближайшую к Троицку Центральную военно-морскую часть, знакомый замполит соединяет меня с командиром, и я восторженно говорю о науке, о перспективах, о проблемах, о поддержке, а в конце неожиданно шлёпаю, лишь в процессе понимая, что я слепила: «Если у вас есть возможность и желание подложить свинью науке – Родина вас не забудет…» На другом конце провода – пауза. Чувствую, сердце медленно проваливается в пятки. И вдруг в трубке раздаётся гомерический хохот и слова: «Приезжайте». Долго придумывали имя поросёнку и назвали его «Чунь 1». Целая эпопея была в части, пока мы его ловили. И пустили нас, когда по громкой связи прозвучало: «Пропустить науку!» Короче, ребята потом важную премию по лазерной хирургии в области медицины схлопотали. Рада за них и Отечество наше.

На выставке «Москва–Наукограды–Россия: прорыв в третье тысячелетие». Слева направо:  В.Е. Черковец, С.А. Казаков, В.С. Голубев, В.Н. Найдёнов, В.А. Ульянов, Л.Г. Геворков, В.А. Парафонова и др. Москва, 1997. Фото М.Е. Дмитриева

Я не только участие принимала в экспериментах, но и материал всегда брала объёмно, выгружала по максимуму, с запасом. И если редакция ставила мне задачу написать две полосы (формата А3), я выдавала четыре, если в журнале меня просили дать двадцать строк к юбилею, я приносила двадцать журнальных полос. Например, к 100-летию Президента АН СССР А.П. Александрова «Академик атомного флота» или к 110-летию академика и нобелевского лауреата П.Л. Капицы «Дело мастера Капицы». Про мою всеядность редактор одного известного в стране издания сказал: «Где Вера прошла, там можно лет десять не “копать” – чисто». Я же шла вслед за многими журналистами и «выкапывала» столько, что им и не снилось. Из тех мест, откуда они возвращались совершенно без ничего, даже без «трёх строчек» в газете, я везла два-три солидных многополосных материала. А всё от огромной любви к науке и её скромным служителям. Я их обожала! И если мне изначально выделялось лишь четверть часа на беседу, то заканчивалась она часа через полтора-два. Один большой и очень занятый учёный одного из закрытых НИИ по окончании, взглянув на часы, воскликнул: «Вы меня раскручиваете, я и стараюсь». Тогда я предложила отмотать диктофонную плёнку назад, чтобы он прозрел, я лишь в самом начале задала всего один вопрос, но каверзный, а дальше только внимала его монологу. Вот и весь секрет. Слушать! И, главное, слышать собеседника, тогда он раскроется так, как сам не ожидал.

А теперь, пожа-а-а-алуйста, по-русски…

Бывали и курьёзы. Такой случай произошёл в Арзамасе-16, ныне Саров. Когда покидаешь город, на КПП забирают пропуск, которым ты пользуешься во время командировки. Я тогда лет 20 назад была много моложе, плюс выглядела моложаво, как девчонка. Так ко мне поначалу и отнёсся майор из пограничной службы. Но когда увидел мой пропуск, на котором живого места не было от всяких разрешительных штампов и печатей, столько у иного полковника не бывает, сразу подобрался, вытянулся в струнку и произнёс: «Приезжайте ещё!». Хорошо, что честь не отдал.

Конференция «Физика лазеров и взаимодействие лазерного излучения с веществом» прошла в рамках IV Харитоновских научных чтений. ВНИИ экспериментальной физики. Саров, 2003.

 

Другой курьёз, едва не закончившийся международным скандалом, произошёл в одном из сибирских Академгородков. Проходившее там научное событие считалось международным, поскольку в зале присутствовали то ли один, то ли два заокеанских учёных. В силу тогдашних «перестроечных» установок, отдельные наши научные работники взялись доклады читать по-английски. Не котировался тогда в научной среде «великий и могучий». Ладно, доклады, они на бумажке писаны, а вот вопросы-ответы – это проблема ещё та. Советское знание иностранного языка наших возрастных учёных никак не способствовало общению. Потому вначале половина зала помогала отечественным докладчикам уяснить вопрос зарубежных гостей, а затем добрые его две трети помогали учёным гостям понять ответ. Переводчика в зале почему-то не было. Сложно было всем. Даже, порой, весело от терминологических разночтений в переводе.

1-й Международный конгресс по радиационной физике, сильноточной электронике и модификации материалов. Институт  сильноточной электроники (ИСЭ СО РАН). Сибирь. Томск, 2002.

Потому, чтоб дальше не смотреть на такие родовые муки, я потихоньку, по-английски, сбежала в соседний институт. Успела там перезнакомиться с массой солидных и весьма успешных в своей области учёных, уже вырисовывался интересный материал. Как вдруг пригласившие меня коллеги объявились в гостиничном номере с неожиданным предложением: «Возвращайтесь, будут технические экскурсии на наши установки». Здорово! Прихожу. Радуюсь. Начинается процесс. Да вот незадача, «экскурсовод» без переводчика говорит по-английски. Лица российских учёных из глубинки застывают в недоумении. Я английским, даже техническим, до такой степени не владею, немецкий изучала в советской высшей школе. Что делать? Строить умный вид и работать, как фотографы говорят «на американку», то есть щёлкать затвором аппарата, в котором нет плёнки? Или развернуться и уйти, чтоб не «хлопать ушами»? Тогда международный… скандал? Поступаю просто. Достаю диктофон и по окончании очередной фразы лектора, нажимаю на кнопку и говорю: «А теперь, пожалуйста, по-русски». Замешательство. Кубарем прикатилось институтское руководство и… приняло мудрое решение. Участников разделили на две группы: «русскую» и «английскую». Интересно стало всем. Российские учёные, изголодавшиеся по подобным встречам, коих к тому времени не было уже десяток лет, засыпали своих коллег вопросами. Я едва успевала фиксировать: одновременно записывать и фотографировать. Классным получилось общение и последовавший затем материал.

Герои – люди с нетривиальным мышлением

Работала с упоением. Летала по стране – Сибирь, Урал, Север, Юг, Запад, Центр России: Пенза, Саров (Арзамас-16), Снежинск (Челябинск-70), Заречный (Пенза-19), Радужный (Владимир-30), Мурманск, Северодвинск, Димитровград, Обнинск, Протвино, Оболенск, Кольцово, Томск, Новосибирск, Дюссельдорф, Кёльн, Берлин, естественно, Троицк, Санкт-Петербург, Москва, далее везде. Пахала в окопах на передовой науки, забывая обо всём и о здоровье тоже. Мне просто было интересно, надеюсь, как и тысячам моих читателей, что же происходит за заборами некогда закрытых НИИ? Чем гордилась страна, а потом резко перестала, бросив всё на само выживание и произвол судьбы? Сейчас, спустя четверть века, российские правители пытаются собрать эти осколки. Успеха им, что тут скажешь? Очухивалась, лишь оказавшись на операционном столе. Оклёмывалась, и дальше – в жизнь, лишь слегка меняя амплуа.

Участник конференции «Современные охранные технологии и средства обеспечения комплексной безопасности объектов». Испытательный центр НИКИРЭТ. Заречный, 2003.

Например, лет на семь зависла в пресс-секретарях академика РАН, первого российского министра по атомной энергии Виктора Никитовича Михайлова, когда он уже вернулся в науку и руководил Институтом стратегической стабильности Минатома РФ. Почти десяток лет на одной тематике военного атома! Для журналиста – нормального – очень тяжело. Лев Николаевич Толстой, наверное, спёкся бы. А я ничего, сдюжила! И здесь часто юмор выручал. Когда я, наконец, выдала статью о Центральном ядерном полигоне РФ в «НВО – независимом военном обозрении», Никитович это оценил и тут же съёрничал: «Пишешь о Новой Земле, но ты там не была?» За словом-то я никогда в карман не лазала и тут отреагировала: «Вы тоже пишете о термоядерных реакциях на Солнце. И вас там тоже никто не видел…» Рассмеялся. Оценил. А вскоре меня приняли в свои ряды – в Московский союз новоземельцев – ветераны этого полигона. Мне нравится такой союз с его активным сообществом под руководством председателя – вице-адмирала, первого командира авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов», кандидата военных наук, члена Союза писателей Виктора Степановича Ярыгина. А какие у этих славных людей боевые подруги! Но об этом не сейчас.

Рабочий момент Международного семинара по экологическим проблемам утилизации атомных подводных лодок. Северодвинск, 2002. Фото А.М. Соломонова.

Практически все мои герои – личности и лидеры – люди неординарные, с нетривиальным мышлением и со своим мнением, умеющие его отстаивать. Например, профессоры В.С. Летохов, Г.А. Иванов, В.М. Ахутин, Л.М. Мухаметов, академики Л.П. Феоктистов, А.П. Александров, П.Л. Капица, В.Л. Гинзбург, В.Н. Михайлов, другие. А иначе, зачем и в науку идти? Смысл в чём? Особое уважение к Виктору Никитовичу Михайлову я прочувствовала в дни скорби – его похорон. На моё личное обращение к СМИ, откликнулись практически все издания, которые его знали и публиковали материалы его и о нём. Интересно отметить, что даже те корреспонденты, с которыми он изрядно пикировался на страницах прессы ещё в годы работы заместителем министра Средмаша, а затем министром Минатома, не оставили его уход в мир иной без внимания. И даже, находясь в те дни на отдыхе за рубежом, помогали с публикациями особой важности и срочности. Всем огромное спасибо.

Раз есть «ястреб», должно быть и «гнездо»

Каким был для меня академик Михайлов? Открытым. Честным. Независимым в суждениях и поступках. Основательным. Очень чётким. Особенно в постановке задачи и формулировке цели. Он произносил два слова, иногда три и очень редко – предложение. Он часто повторял: «Я – “ястреб”» (он даже книгу воспоминаний с таким названием издал). И этим было всё сказано. И надо было всегда исходить из этого постулата, аксиомы, как угодно. Но это было незыблемо. И всегда было очень сложно… предугадать, прочувствовать, понять, вжиться в его историю, ситуацию, решение глобальных (и не только) проблем. Степень его доверия ко мне была крайне высока. Он часто даже не смотрел материал до… его выхода в свет. «Опубликуешь, тогда почитаю», – так он говорил. И это была проблема. Иногда, учитывая сложность тематики: «военный» – это отнюдь не «мирный» атом, и неоднозначность политики вокруг ядерного и термоядерного оружия и полигонов их испытаний, я упиралась: «Материал готов, назначьте хотя бы консультанта. Пожалуйста…» Назначал. Чаще, одного из своих советников и соратников своего дела: либо Сергея Александровича Зеленцова – генерал-лейтенанта, кандидата технических наук, либо Геннадия Евпатьевича Золотухина – вице-адмирала, очень редко Владимира Степановича Бочарова – генерал-майора, доктора технических наук, учёного секретаря ИСС.

В перерыве международного форума с сотрудниками машиностроительного предприятия (ФГУП МП) «Звёздочка». Северодвинск, 2002. Фото А.М. Соломонова

В последний день нашего общения с В.Н. Михайловым в его кабинете, когда я была уже у двери, он неожиданно вслед мне произнёс (никогда меня не хвалил, только постоянно критиковал, да слегка подначивал и задирал), а тут выдал: «Я уверен в тебе, ты уже готова писать хорошо, очень хорошо». И это почти после четырёх сотен уже состоявшихся к тому времени моих публикаций! Я удивилась, резко «тормознув», обернулась, но потом, чтоб не расчувствоваться, быстро открыла дверь и вышла. Однако предыдущая наша, предпоследняя беседа завершилась ещё неожиданнее. Он всегда провожал меня до двери. И тогда, опираясь на клюшку, вышел из-за своего красивого массивного стола, дошёл со мной до небольшого изящного консольного столика, стоявшего у стены, на котором хранились подаренные ему «термоядерные» сувениры и остановился. Лукаво прищурившись, выдвинул очень узкий ящичек этой консоли (я даже предположить не могла, что в таком небольшом столике может быть встроен ещё и выдвижной ящик), на дне которого я увидела разворот моей первой о нём статьи с названием «Гнездо “ястреба”».

Статья и название родились так. У Михайлова я уже работала почти два года. Готовила отчёты на заданную мне информационную тему. И… ничего кроме диссертации не писала. Параллельно, конечно, читала статьи: его и о нём на сайте института, в интернете, в книгах и сборниках. Штудировала, подаренную мне при первом посещении ИСС книгу «Я – “ястреб”» в третьем издании, в обмен на мою только что вышедшую из печати «Из подлодки – “мерседес”». И, видимо, мудро поступила. Однажды в нашей комнате широко распахнулась дверь, и Михайлов в сопровождении двух сотрудниц, включая зама по экономике и финансам, двинулся прямо к моему столу. Он не часто это делал – заходил к сотрудникам в кабинеты, но всегда это было событием для нас. А тут, с порога приняв «грозный» вид, Никитович произнёс: «Это что такое? Уже два года у меня сидит журналист и… ничего не пишет?!» Я что-то невнятное пробормотала в ответ. Они всей компанией так же быстро удалились.

И меня, что называется «пронесло». Была пятница. К понедельнику, уже насыщенная информацией, я выдала «на гора» целый разворот (две полосы) формата А3. Только название никак не вырисовывалось, ничего путного в голову не приходило. Чтоб себя «раззадорить», я часто придумываю такие «цепкие», что ли рабочие заголовки, так появилось «Гнездо “ястреба”». Потом их меняю, либо редакторы изданий. А тут я оставила рабочую версию в надежде на редакцию. Рассуждала примерно так, приняв Михайловскую игру: «Раз есть “ястреб”, значит, должно быть и место его дислокации – “гнездо”». Однако мой рабочий заголовок… остался. А Виктор Никитович, как выяснилось в ту предпоследнюю встречу, очень был доволен. И молчал о том столько лет! Не случайно, видимо, значительно расширенный впоследствии вариант этой публикации под названием «Каждое ядерное испытание – это частица отданной жизни» он включил в четвёртое издание своей книги «Я – “ястреб”». В стенах михайловского института я стала лауреатом отраслевого журналистского конкурса в номинации «Атомный человек». Вручал мне диплом и ценный подарок Генеральный директор Росатома Сергей Владиленович Кириенко.

Выдающийся учёный и организатор атомной отрасли, академик РАН, научный руководитель Российского федерального ядерного центра ВНИИ экспериментальной физики, министр Российской Федерации по атомной энергии В.Н. Михайлов оставил заметный след в истории Отечества, в создании термоядерного оружия и ядерного приборостроения. Виктор Никитович был истинным патриотом России, признанным лидером ядерного оборонного комплекса. Для меня же он стал самым талантливым и мудрым руководителем в моём скромном деле – популяризации науки, он просто… не мешал работать. Доверял…

Работа моя бесценна, ибо она не стоит ни гроша

В самом начале «нулевых» вдруг активизировался «Первый канал» ТВ! Случайно где-то прихватив один из моих малотиражных сборников (изданных в количестве не более 200 штук), телевизионщики обратились: «Давайте сюда ваших героев, мы будем документальные фильмы снимать». Поздно! Раньше надо было «репу чесать» – большинство моих героев остались жить лишь в моих скромных публикациях. Жаль, что вслед за ними уходили из жизни и популяризировавшие их издания. Их – советских – практически не осталось. Многие из них живы лишь в моей книге с довольно не скромным названием «Типология научно-популярных журналов».

С дельфинами и учёным секретарём НИКТИ БТС      А.А. Писаревым в отделении Утришского дельфинария. Санкт-Петербург, 2000.

А я всё равно счастлива! В своей жуткой материальной нищете с заработной платой ведущего инженера в стенах Росатома в 5 тыс. не американских и даже давно уже не деревянных, скорее, соломенных рублей. И унизить, порой, пытались, да не вышло. Один не шибко высокого ранга учёный, желая меня урезонить и приструнить в моей настойчивости завизировать у него материал (виза была нужна не потому, что я такая или другая – для чистоты взаимоотношений), так и брякнул однажды: «Моя работа стоит 100 млн., а сколько стоит ваша?» Не мудрствуя лукаво, сориентировалась мгновенно: «А моя работа – бесценна, ибо она не стоит ни гроша, цены не имеет». На другом конце провода зависла пауза, а затем едва слышное: «Приходите». Впрочем, советский академик итальянец Бруно Максимович Понтекорво за изобретённый им ещё в 1941 году нейтронный каротаж – метод разведки нефтеносных районов получил… 15 долларов. До сего дня это один из важнейших методов анализа разведывательных скважин. Ныне все нефтяники и прочие сосатели недр земных с удовольствием им пользуются. Миллионы можно было нажить! И что же? 15 долларов. Он сам своим коллегам с большим юмором об этом рассказывал.

За подобными примерами и в нашей стране далеко ходить не надо. Буквально в начале 2017 года довелось в составе команды Троицкого спортивно-оздоровительного клуба инвалидов «Движение» принять участие в межрегиональных соревнованиях (и даже завоевать «бронзу» в личном зачёте) по пулевой стрельбе с названием «XII кубок Ефима Хайдурова». Где мне подарили книгу об этом замечательном спортсмене, тренере и конструкторе спортивного стрелкового оружия, удостоенного мирового признания. Отечественные стрелки и спортсмены всего мира с пистолетами его конструкции всю вторую половину прошлого столетия устанавливали мировые рекорды и завоёвывали чемпионские титулы на самых престижных соревнованиях. В этой книге сказано: «Специалисты по спортивному оружию считают, что в мире до сего времени было только два человека, которые досконально разбирались в особенностях и требованиях, предъявляемых к спортивному огнестрельному оружию, и смогли дать миру конструкции пистолетов и револьверов, которые удовлетворяли стрелков. Это были Джон Мозес Браунинг в Германии и Ефим Леонтьевич Хайдуров в России. Браунинг продал свои патенты на производство оружия и стал миллионером, так как получал проценты от каждого изделия. Хайдуров за создание уникальных образцов оружия не получал ни копейки либо имел смешные премии…»

Между тем, один только пистолет любой модели Хайдурова стоит от 1000 до 1500 долларов. И он один, по сути, в советские годы заменял целые оружейные КБ! Вот цена. Впрочем, какая плата? И за что? Господь Бог тебе талант задаром дал? Даром. Вот и шевели мозгами и о деньгах не мечтай. Везёт, однако, некоторым, но то – единицы. К науке я отношусь с большим уважением, особенно, к науке фундаментальной. Учёные, инженеры работают с полной отдачей и при этом живут очень скромно. Часто их жилище выглядит так: старенький диван, компьютер на столе и бесчисленные полки с книгами. Иногда в холодильнике попадается немного еды. (И это не шутка!) При этом они решают такие задачи, которые двигают вперёд не только российскую, но и всю мировую науку, в конечном счёте – всю нашу цивилизацию.

Рядом с храмом деревянного зодчества. Пенза, 2003.

 

И зачем, мы – специалисты, учёные, конструкторы всё создаём и делаем? Скорее, не зачем, а почему? Ответ ясен, как Божий день! Бог придумал эту забаву для мозговитых, да и наказал при этом, чтоб не зарывали талант в землю. Вот и выполняем по мере возможности. Интересно ведь, а что же там, за горизонтом? Бежим, бежим, а он всё отдаляется, всё дальше и дальше. Но интерес-то не проходит. Мозг трудится, а ему всё новое топливо подавай в виде мыслительного процесса. Мысли в головах передовой части человечества копошатся и такие, и другие, и совсем-совсем новые, не обыденные. Потом весь белый свет наработанным и разработанным с удовольствием пользуется. Не подозревая зачастую, где какое авторство сокрыто? Ну, и ладно. Лишь бы развитие человечества не останавливалось, в лучшую сторону, естественно, по заповедям Господним. А наука служит лишь в облегчение столь тернистого пути. Случаются, конечно, и в ней завихрения, да проходят. Ведь основная масса землян бодрствует, чутко улавливая отклонения от норм этики и морали. Да и качественная журналистика не дремлет, популяризаторская в том числе, прошу не путать с попу-лизаторской. Не случайно, ведь, в науке и такое понятие есть, как «политический физик» – чиновник от науки. Есть просто физик, химик, биолог, а есть с приставкой «политический». Слава Богу, судьба меня от них вежливо отвела. И будь он хоть трижды обложен всяческими регалиями, моё перо к нему не прикоснулось.

Перевести с языка «птичьего» на «человеческий»

Теперь немного о творчестве. Как приходилось управляться с текстом? Всё довольно просто и очень сложно одновременно. Сначала, естественно, сбор материала. Его я везла портфелями. Потом расшифровывала – переводила диктофонную речь на бумагу, неделями изучала, расчленяла, отмечала, выделяла ключевые моменты, анализировала до тех пор, пока  текст  не начинал… работать со мной. Тут уж держись! Он тащит тебя за собой. Главное, вжиться в него настолько, чтобы уловить суть, важность основных направлений, прочувствовать, слиться с течением мысли героя. Это как эксперимент, научный эксперимент, но только не с цифрами, графиками, схемами, но со словом, с человеческим разумом. Можно и так сказать: эксперимент над экспериментом. Потому что герои мои – чаще естественники: физики-ядерщики, лазерщики, атомщики, термоядерщики и пр. Они уже поставили свои эксперименты и получили выдающиеся результаты. Мне лишь оставалось, не вдаваясь в технические и научные тонкости, усвоить и обобщить суть проделанных работ с их же помощью. Да перевести с языка научного – «птичьего», на язык «человеческий» – обыденный, дабы и далёкие от физики люди смогли понять, о чём идёт речь, в чём суть полученных результатов и совершённых открытий.

Знаменитая урановая кладка первого в СССР и Евразии атомного реактора. Институт атомной энергии имени И.В. Курчатова. Москва, 2003.

Часто мне это удавалось. И я была несказанно счастлива. Счастлива от самого творчества – это такой процесс, который мало с чем можно сравнить, который не испытавшему его человеку объяснить невозможно, сравнивать не с чем. Разве с родами, только во стократ мощнее. Невозможно передать, что это такое человеку, не прочувствовавшему, тем более не испытавшему столь сильного ощущения от творческого процесса и его конечного результата. Ну, а потом просто наступало наслаждение от факта публикации, чувство гордости и тщеславия от оценки специалистами и просто интересующимися наукой людьми. Это тоже было здорово! Но недолго. Я быстро приступала к следующей работе, которая и изматывала меня и радовала одновременно.

Ведь это очень не просто, войти в чужую жизнь – творческую, научную, даже слегка личную, чтобы не стать в ней чужаком, чтобы тебе доверили самое сокровенное. И доверяли! Профессоры, доктора и кандидаты наук, академики и даже нобелевские лауреаты (см. книгу «“Слойки” и “сэндвичи” Виталия Гинзбурга»). К славе чужой я не примазывалась. До этой книги было интервью с Виталием Лазаревичем, готовилась к которому я месяца два, читала его работы, посещала знаменитые семинары в ФИАНе, ведь только там он разрешал вести фотосъёмку. Однако нашему редактору журнала «Атомиум» непременно нужна была «картинка» в домашней обстановке. Как быть? Гинзбург эту идею отмёл сразу, и, казалось, бесповоротно. Однако, задание-то редакционное надо выполнять…

Интервью с академиком В.Л. Гинзбургом в его квартире на Ленинском проспекте. Москва, 2001. Фото А.М. Соломонова.

 

Один старейший фиановский сотрудник посоветовал обратиться к супруге академика: «Она его быстро уговорит». Так и вышло. Нина Ивановна встретила нас очень радушно. После фотосъёмки я решила договориться о времени нашего интервью. Неожиданно Виталий Лазаревич предложил: «А давайте прямо сейчас». Поначалу я растерялась, не все книги ещё проштудировала, но отступать было некуда. Беседа получилась очень живой. Тому свидетели диктофон да наш фотокорреспондент Андрей Михайлович Соломонов, в прошлом сотрудник АПН («Агентство печати новости»), запечатлевший на камеру сей исторический момент. Началось с того, что академик произнёс, почувствовав некоторую мою скованность: «Я сейчас напишу три формулы, и ты сразу разберёшься в ядерной физике». Удивительно, но моих школьных знаний оказалось достаточно, чтобы понять суть им содеянного в этой области теорфизики. Вот сила убеждения великого теоретика!

А когда мы добрались до любимой им астрономии, тут и я слегка «блеснула» своими познаниями, почерпнутыми ещё в школьные годы из научно-популярной литературы (как выяснилось, читать её всегда полезно, может пригодиться), написанной его тогдашними конкурентами в науке. В процессе беседы, лукаво прищурившись, и решив слегка мне подыграть и раззадорить, академик как бы удивился: «А вы откуда знаете?» Я тоже слукавила, отвечая: «У вас читала». Интервью «Теоретик всего» опубликовано в 2001 году, а в 2003 В.Л. Гинзбург получил самую престижную награду в мире – Нобелевскую премию. Тогда и вышла в свет уже книга о нём. Книгу я родила в порыве «творческой злости». Интервьюеры в те «нобелевские дни» так его утомили, что когда настала моя очередь, было сильно заметно: академик устал. Я же не могла без материала остаться, тем более что новый редактор обновлённого журнала, когда ставил мне задачу, сказал: «Тебя он примет», зная не очень сильную любовь Гинзбурга к журналистской братии.

С другого края лист уже тянули в папку

Коллеги потом шутили, что у меня «рука лёгкая». Упомянула слова президента Санкт-Петербургского отделения РАН, академика Ж.И. Алфёрова, сказанные им на конференции, прошедшей в рамках научно-технической выставки под названием «Государственные научные центры. Российские наукоёмкие технологии. Инвестиционные проекты», так вскоре – нобелевский лауреат. Выпустила интервью с В.Л. Гинзбургом – то же самое. Жаль, что с троицким профессором В.С. Летоховым судьба свела лишь в дни разразившегося скандала, когда за его пионерские работы «нобеля» получили зарубежные коллеги, длительное время подвизавшиеся в его лаборатории и не удосужившиеся при своих публикациях сослаться на его статьи. Потому за рубежом имена Владилена Степановича и его коллег в данной области науки оказались попросту… забыты. Разразился скандал, в котором великий Летохов не участвовал. Пресса гудела, а он принял всего трёх корреспондентов: НТВ – телевидение, газеты «Известия» и… меня. Что очень ценю. Но речь у нас шла только о науке, таково было его изначальное условие. В дальнейшем, когда его уже не стало, от дочери узнала, что получив Ленинскую премию, он сказал своей матери: «Это что за премия, я Нобелевскую получу». И он фактически её достиг. Если бы не развал мощного СССР, никто бы не посмел обойти российского учёного столь престижной наградой по простой «забывчивости» заокеанских коллег.

На выставочном стенде НИКИРЭТ «Современные технологии безопасности». Москва, 2003.

 

Горжусь и тем, что мне пришлось писать о тех людях, о которых ещё в школьные годы, живя в глубинке провинциальной России, я читала на страницах ведущих советских научно-популярных журналов. Где потом, спустя годы и десятилетия, о них же и публиковала уже свои работы: статьи, очерки и даже портретные очерки – высший пилотаж в журналистике. В творческом багаже есть аналитические статьи, репортажи и прочие материалы, написанные в областях: лазерной науки и техники, лазерного синтеза и медицины, мирного и военного атома, атомной энергетики, ускорительной техники, фотоядерных процессов, разминирования, взрывчатых веществ и их обнаружения, ядерной и нейтринной физики, химии материалов, авиации и космических исследований, связи и технической безопасности, подводного атомного и атомного ледокольного флотов, электроники, астрофизики и теоретической физики, прикладной и дискретной математики, криптографии, термоядерной и взрывной дейтериевой энергетики, ядерного и термоядерного оружия и других. Собственно, все эти области и их разделы досконально освоили герои моих публикаций и делились через меня своими наработками и успехами с нашими любознательными читателями.

В перерыве заседания АИН – Академии инженерных наук. Второй справа её основатель и президент, академик и нобелевский лауреат А.М. Прохоров, вторая слева –    В.А. Парафонова. Институт космических исследований  (ИКИ РАН). Москва, 1998.

Кстати, о лазерах: мощных и не очень. Когда я впервые оказалась на испытательном лазерном полигоне (был в стране и такой), мне показали многое, кое-что рассказали и даже дали почитать. Но рядом постоянно находились соответствующие ребята, потому: диктофон – нельзя, фотоаппарат – ни в коем случае, а бумаги я успевала смотреть, лишь скользя по диагонали, поскольку с другого края лист уже тянули в папку. Вот где пригодились курсы скорочтения, разработанные в космонавтике и предложенные в годы «перестроечные» простым обывателям. То ли блоковое чтение меня спасло, то ли незряшные годы, проведённые в  ФИАНе. Всего через месяц я привезла в то засекреченное НИИ 20-страничный рукописный текст (персональных компьютеров в стране ещё не было). Начальник полигона, принимая стопку исписанных листов, вначале усмехнулся, но уже на второй странице сказал, повернувшись к своему заму по науке: «Эту… сюда больше не пускать». То была скорее шутка…

Участники VI Забабахинских научных чтений у знаменитого памятника И.В. Курчатову. ВНИИ технической физики. Снежинск, 2001.

Однако фундаментальная подготовка в фундаментальном академическом институте плюс индивидуальная работа спецкора от науки с академически-профессорским составом сделали своё дело – изначально дали серьёзную базу в сложнейшей профессии – популяризации науки. Один из сотрудников ОФВЭ ФИАН, с которым мы пересеклись в Институте физики высоких энергий (ИФВЭ) города Протвино, где на ускорителе проходил очередной физический эксперимент, так мне объяснил суть вещей: «Говоря упрощённо, это физика для физики, которая не даёт в ближайшем будущем “надоя” или “привеса”. Это то, что называется “чистая” физика, то есть фундаментальная».

Журналист-инженер это журналист в квадрате

В первой половине 1990-х годах был отмечен всплеск авторских материалов некогда засекреченных учёных, равно как и журналистов, допущенных к рассекреченным областям науки и двойным технологиям. Однако всколыхнувшийся интерес публики к проведению в стране за заборами закрытых НИИ научных работ довольно быстро иссяк, в том числе и по причине, что постаревшие учёные вскоре отошли от популяризации своих работ и даже в мир иной. Равно как иссяк задор популяризаторов ввиду отсутствия гонорарной стимуляции, привлекавшей внимание к популяризации отечественной науки не только учёных, но и журналистов. Молодёжь научная и журналистская и вовсе в эту область не спешит в силу экономических обстоятельств. Пишущих на научные темы журналистов в России немного, всего полтора-два десятка. Как правило, все, кто приходят в научную журналистику имеют базовое специальное образование. В современной науке всё очень быстро меняется, и надо жить в этой среде, чтобы писать статьи на научные темы. Кроме того, надо быть просто увлечённым человеком, ведь, тиражи научно-популярных изданий невелики и гонорары зачастую не соответствуют усилиям, потраченным на подготовку и написание статьи. Отдельная благодарность Союзу журналистов России, отметившему мои скромные заслуги Грамотой «За высокие профессиональные достижения в области научной журналистики».

Специальный комплекс по хранению и транспортировке ЖРО – жидких радиоактивных отходов. На вопросы отвечает главный специалист государственного предприятия «Звёздочка» В.Р. Корб. Северодвинск, 2002.

Неискушённому читателю сложно объяснить, каких усилий требует подготовка популярного научного материала. Дело это настолько непростое и трудоёмкое, что зачастую меньше чем за несколько месяцев серьёзную научную проблему не освоить – это аксиома. Сложно было рассказывать читающей публике о людях малоизвестных, в силу строжайшей секретности приходилось упражняться в иносказательности и многое объяснять по принципу «умолчания». Одна надежда, что грамотный специалист всё равно поймёт и прочитает между строк, прочувствует. Для чего самой надо было постоянно находиться в «центре событий», «прикладываясь к месту» дислокации на объекте, на установке, в лаборатории, на полигоне. Ещё сложнее было писать о людях, о которых было писано и переписано множество статей и книг. И тут мне удавалось иногда найти такие грани, такой поворот событий, не замеченные ранее писавшими до меня, что это тоже вселяло уверенность, чувство гордости и неописуемого восторга – смогла!

Студентка 4-го курса факультета радиоэлектроники Пензенского политехнического института (ППИ). Пенза, 1982.

 

А всё благодаря полученному базовому высшему техническому образованию на факультете радиоэлектроники в провинциальной высшей школе под названием Пензенский политехнический институт – ППИ, где я на отлично защитила дипломную работу под руководством заведующего выпускающей кафедрой «Конструирование и производство радиоаппаратуры» доктора технических наук, профессора Е.Н. Маквецова. Евгений Николаевич был великолепным лектором и классным рассказчиком студенческих анекдотов, баек и прочих поучительных историй. Меня, например, он учил так: «Не разобралась в микроэлектронике? Переходи на электронику. Не поняла? Сориентируйся на электричество. И здесь не въехала? Тогда вода, бассейн, трубы: втекает-вытекает. Если уж и тут полный финиш! Переводи на деньги – всегда разберёшься». Вот уж истинно верно подмечено. Другой профессор родного политеха с кафедры «Радиотехники» мне однажды сказал: «Журналист с высшим техническим образованием – это журналист в квадрате», а ещё он часто повторял: «Ты ходишь по острию лезвия». И это в студенческие годы!  Возможно, он имел в виду двойные технологии и науку оборонного назначения.

Популяризатор науки – достояние страны

В подмосковном Троицке (ныне это Новая Москва) меня – молодого специалиста приняли на работу в Физический институт имени П.Н. Лебедева АН СССР (ныне РАН) в лабораторию фотомезонных процессов (вскоре переименованную в отдел физики высоких энергий), руководил которой Павел Алексеевич Черенков – академик и нобелевский лауреат. В разное время в ФИАНе работали семь нобелевских лауреатов! Это тот самый институт, где побочным выходом лазерного производства стали знаменитые фианиты – искусственные бриллианты. Институту посвящены почти двадцать лет моей трудовой жизни. Работая здесь, в 1991 году я с отличием окончила вечерний философский факультет религиоведения Московского политического института (первый и единственный подобный выпуск в стране) по специальности «религиозная русская философия». После чего в годы «перестройки», когда в науке делать было нечего, я немного преподавала историю религий в частной школе, потом увлеклась телевидением, серьёзной журналистикой, а затем историей и популяризацией науки. Работу в институте в 1990-е годы активно совмещала с журналистской деятельностью, создавала «Троицкую православную газету», одно время даже готовила видеосюжеты на подмосковном канале телевидения в Останкино, оставаясь сотрудником ФИАНа. Очень больно было, когда ввиду бедности канала приходилось размагничивать свои работы, дабы записать на кассету новые.

Инженер-конструктор Физического института имени П.Н. Лебедева АН СССР (ФИАН).    Крым, 1989. Фото В.А. Баскова

«Ты у нас – секретоноситель», – шутливо залепил мне однажды наш главный институтский «секретчик» и по совместительству полковник ФСБ Василий Фёдорович Сенников. «Судя по моей зарплате, вам за свои секреты не страшно?» – парировала я. На том и остались в добрых отношениях на долгие десятки лет. Он же мне в своё время и разницу в работе разведчика и журналиста объяснил. Оказалось, она только в том, что разведчик работает по конкретно поставленной задаче, а журналист, тем более пишущий о науке, идёт «широким фронтом» и берёт всё. И это сущая правда, ведь зачастую не знаешь, что может понадобиться редакции, либо науке в ближайшей и отдалённой перспективе. Сегодня, допустим, об этом ещё нельзя, а завтра уже можно и даже нужно. Часто в 90-е годы прошлого века приходилось быть «первопроходцем» и впервые рассказывать о людях науки и их изысканиях. Задавали и мне вопросы: зачем я это делаю? Ответ был прост: вчера в силу секретности о них было нельзя, а сегодня они никому не нужны, в силу сложившейся на тот момент ситуации в стране и науке.

Я бы ещё добавила, что журналист, пишущий о науке, – это национальное достояние страны. Не зря же ещё в 60-е годы позапрошлого XIX столетия один из столпов популяризации науки в Отечестве нашем Д.И. Писарев написал, что уже нет нужды распространяться о необходимости популяризировать науку и что «хороший популяризатор в России может принести обществу гораздо больше пользы, чем даровитый исследователь». В связи с чем мои скромные «боевые» заслуги отмечены Почётными грамотами главы городского округа Троицк в городе Москве В.Е. Дудочкина «За многолетний добросовестный труд, высокий профессионализм, активную жизненную позицию», а также руководства ГНЦ РФ ТРИНИТИ.

В кабинете учёного секретаря Института спектроскопии РАН. Троицк, 2002. Фото  О.А. Туманова

 

Как сотрудник старейшего в государстве Российском (историю свою отсчитывающего от Физического кабинета Петра I) и всемирно известного академического института, я имела редкую возможность стать участником многих международных научных конференций, где в рабочей обстановке знакомилась с будущими героями. Естественно, приходилось просматривать море литературы, относящейся к обсуждаемому предмету, и до конференции, в её процессе, и, естественно, после неё. Ну, а когда «из-под компьютера» выходил вариант, достойный обсуждения, его непременно следовало показать специалистам. Ошибки в научно-популярных, как и в научных статьях, недопустимы, поскольку они негативно сказываются на авторитете учёного, давшего информацию, да и репутация журналиста при этом страдает. Серьёзные учёные просто не будут иметь дело с таким «бумагомаракой», если допускать неточности в публикациях, образованный читатель  тем более отвернётся.

В науке задерживаются, как правило, люди увлечённые. И если они почувствуют искренний не фальшивый интерес к своей работе, то охотно раскрываются. А для этого, повторюсь, нужна серьёзная предварительная подготовка и определённый набор знаний, чтобы разговаривать с человеком на одном языке. Наивно полагать, что если журналист придёт в лабораторию и сообщит о своём желании написать статью о ходе научных исследований, то ему сразу всё и выложат. Люди порой десятилетиями идут к одному единственному результату в науке. И не расскажут так вот сразу незнакомому человеку о результатах своих трудов. Мне очень помогало, что я изначально обладала обширным кругом знакомств в научной среде, будучи сотрудником ФИАНа, жителем полузакрытого города Троицка, ранее Академгородка. Возможно, именно поэтому я проникала в такие места, куда обычному журналисту путь заказан.

«Вера». Бумага, акварель. Работа троицкого художника А.К. Назарова, создавшего портретную галерею женщин города. Троицк, 1997.

 

В своё время и на атомоходе жить довелось во время одной из конференций, коих было в жизни профессиональной немало. У меня хранится удивительная вещь – подаренный мне в Мурманске альбом с фотографиями всех кораблей российского гражданского атомного флота. Побывала во время технических экскурсий на каждом, кроме «Ямала», он тогда по летним полыньям на Северный полюс экскурсантов доставлял. Уникальность этого фотоальбома в том, что на каждой его странице под фотографиями судов стоят автографы их капитанов и членов экипажей. Собрала я эти подписи в день празднования 40-летия первенца атомного флота на борту ледокола «Ленин». Тогда за столиками в кают-кампании собрались все приехавшие экипажи, включая, естественно, инженеров-атомщиков. Капитан «Ленина» Борис Макарович Соколов, с которым мы и десятой доли не обошли из всех полутора тысяч помещений этого уникального судна, пригласив меня на празднование в экипаж, с улыбкой просил лишь об одном, чтобы я не писала вслед за корреспондентом одной из газет: «Капитан ежедневно осматривает реактор… изнутри». Конечно, не напишу, я же почти сорок лет связана с атомной отраслью и тогда была не новичок. И не с радио я, корреспонденты которого додумались включить перед микрофоном вентилятор, дабы продемонстрировать якобы «гул» работающего реактора.

День «открытых дверей» в учебном центре ВМФ. В центре – командир части, контр-адмирал В.Д. Ямков. Обнинск, 1996.

А до того, году так в 1996 мне впервые в «Народной газете» устроили «разнос»: «Что ты о Северных морях пишешь? Они от нас где? Да-ле-ко. Ты нам затонувшую подлодку в Подмосковье найди – тогда это интересно будет!» Что делать? Нашла. И не одну. И, слава Богу, не затонувшую. Все всплывают – время от времени, конечно. По мере необходимости. И примечательно, что сие подмосковно-калужское местечко к тому времени уже лет несколько, как перестало быть секретным, и не только для самих жителей этого научного городка. В год 40-летия Обнинского учебного центра ВМФ – своеобразной академии атомного флота страны, судьба свела меня с командованием этой уникальной военно-морской части, где наших подводных витязей, продолжающих покорять морскую стихию и подводные глубины, учат не только мужеству и стойкости, но «приручать» мирный атом! Созданные здесь собственными руками талантливых офицеров-инженеров и техников тренажёры, способные смоделировать любую аварийную ситуацию, любую самую невероятную боевую обстановку, – поистине неповторимы.

С ветеранами атомного подводного флота, первыми освоившими сложнейшую технику. Российская академия наук. Москва, 2003.

В тот год страна праздновала 300-летие Военно-морского и 90-летие подводного флота. День 19 марта 1906 года, когда было принято решение о выделении подводных лодок в класс самостоятельных кораблей, российские подводники отмечают как свой профессиональный праздник. Все без исключения моряки-подводники считают себя… романтиками. По крайней мере, мои знакомые. И однажды я всё-таки не выдержала: «Да помилуйте, какая романтика? Одно дело идти под парусами, и совершенно другое – под водой, да с атомными реакторами и ещё Бог весть с чем на борту». И тут Шота Ермолаевич Данелия – преподаватель Обнинского учебного центра ВМФ, где он изо дня в день учил новые поколения подводников бороться за живучесть вверенных кораблей, сказал: «А ты представь себе: Южная Атлантика. Бывают случаи, когда подлодке разрешено всплыть в надводное положение. И эта махина всплывает. Ночь. Море. Волны. Звёзды по всему горизонту. И она тихо покачивается, дышит. И нос округлый зарывается в волну. Она красива. Ты стоишь на мостике (не всем дано только избранным), вокруг – на тысячи миль – никого. В твоих руках мощнейшая, сложнейшая техника, которую тебе доверили и в которую ты веришь. Ты чувствуешь себя мужиком». Я никогда не была в Южной Атлантике, и уж тем более не погружалась в толщу глубин. Но вслед за капитаном первого ранга Данелия мысленно ухожу в морскую пучину, где на глубине 200 метров несётся эта «капсула», а вокруг в безграничном пространстве – ни души. Может, это и громко сказано, но всё-таки наши ребята в форме во все времена олицетворяли героизм, мужество, славу Отечества…

На скромных тропинках грядущих побед…

В результате многочисленных и многолетних перемещений по стране материала накопилось столько, что довольно сложно было систематизировать весьма разнородную продукцию, написанную в разное время по самым разнообразным поводам и совершенно для различных СМИ. И всё-таки в своих немногочисленных пока сборниках (их вышло немного: «Сферы, грани и гранит», «Бьём свои рекорды», «Из подлодки – “Мерседес”») я постаралась ввести некую классификацию. Надеюсь, что они получились пусть и разнородными по составу и характеру написанных работ, но всё-таки весьма познавательными и информативными, по сути. И та тематика, за которую ныне вручают Госпремии, как за ноу-хау, мною была описана лет 20-30 назад, в самый момент её зарождения на лабораторных стендах, как говорится, подвешенная на кнопках, нитках, скрепках и пластилине. На страницах сборников любознательный читатель сможет найти ответы на многие свои вопросы. В них вошли материалы конца прошлого – начала нынешнего столетия и даже тысячелетия. Чем жила на изломе веков в постсоветский период российская наука? Какие строились нашими учёными планы на ближайшее и отдалённое будущее? Что они могли уже поведать о славном научном прошлом?

С академиком Е.П. Велиховым в день 20-летия города. Троицк, 1997.                     Фото М.Е. Дмитриева

 

Я счастлива, не смотря ни на что! Я не просто знакома с моими героями, коих числом не меньше тысячи, они меня учили науке и жизни в науке, передавали знания и опыт – научные знания и научный опыт. Среди них нобелевские лауреаты А.М. Прохоров, П.А. Черенков, Ж.И. Алфёров, В.Л. Гинзбург, академики Е.П. Велихов, В.Е. Фортов, О.Н. Крохин, Э.П. Кругляков, Ю.А. Трутнев, Р.И. Илькаев, Е.Н. Аврорин, Б.В. Литвинов, Г.Н. Рыкованов, Г.И. Месяц, В.Н. Михайлов и многие ныне здравствующие и ушедшие в мир иной удивительные люди, преданные науке и своей стране. Такие встречи не забываются и оказывают влияние на всю жизнь. В общем, грех жаловаться на свой творческий путь. Он мне подарил столько незабываемых встреч, радости общения с известными и просто неравнодушными к своему делу людьми – моими современниками, что грусть вызывает лишь одно: «Иных уж нет, а те – далече». Но остался при всём при том, до сего дня нереализованный фото-видео архив, точно запечатлевший наши лица и дела, а на скромных тропинках грядущих побед, возможно, и наши следы. Одна незадача, меня на этих снимках практически нет, я сама, как правило, в тот момент снимала – закадровый работник! И пока народ в массе свой толкался у кормушки в надежде поживиться, либо едва выжить, я просто работала, в наивной надежде сберечь науку или, крайний случай – память о ней. Надеюсь, отметила хотя бы крупицы её истории, и людей, её творивших. Я очень на это надеюсь. И несказанно радуюсь, когда подаренные моим героям мои сборники, читают их дети и внуки. Что-то и я сберегла в этой жизни для будущих поколений…

Участник 8-й Международной конференции «Перспективные ядерные источники энергии» («ICENES’96»). Физико-энергетический институт (ФЭИ). Обнинск, 1996.

 

В самом начале «нулевых» ветеран-подводник Северного флота, капитан второго ранга Владимир Михайлович Гарбук написал: «С большим удовольствием ознакомился с книгой Веры Александровны Парафоновой “Всех привлекает наша Арктика”. Проблемы, решаемые при строительстве и испытаниях атомного подводного и ледокольного флотов, изложенные в ней, мне близки и понятны… Ценность этой книги состоит ещё и в том, что она написана инженером, хорошим журналистом, патриотом России. Каждая строка в ней пронизана настоящим, а не показным патриотизмом: радостью и гордостью за наши успехи и глубокой грустью за наши вольные и невольные просчёты, отбрасывающие нашу Родину – родину космонавтики, ледокольного атомного флота, родину самых быстроходных и самых глубоководных подводных кораблей – в разряд слаборазвитых государств с одним из самых низких жизненных уровней. В то же время в книге чувствуется настрой оптимиста, человека свято верящего в свой народ, в свою Родину – Россию, в то, что пока рождаются, живут и созидают такие подвижники, она – Россия, преодолев неимоверные трудности, займёт достойное, подобающее ей место в развитии науки и техники на Земле».

Спасибо всем: физикам и военным, журналистам и редакторам, естественникам и филологам! За со-трудничество, со-творчество, со-дружество. Будьте счастливы!!!

Фото из архива автора